Она тоже вечное существо, но ничуть на него не похожа.
Он воплощает зло, она — добро.
Он полон тьмы, она — света.
Прикрыв глаза, Иуда впитывал ее сияние.
— Почему ты пришла ко мне? Почему ты здесь? — открыв глаза, он посмотрел на воду, на дома, на нечистоты в канале, а затем снова на нее — снова на красоту сверх всякой меры. — Почему ты на земле, а не в небесах?
Свечение ее угасло, и Арелла снова стала похожа на обыкновенную женщину.
— Ангелы могут сходить на землю, дабы погостить, — она подняла на него глаза. — А могут и упасть.
Последнее слово она подчеркнула.
— Ты упала?
— Давным-давно, — добавила она, прочтя на его лице изумление и потрясение. — Вместе с Утренней Звездой.
Иначе говоря, с Люцифером.
Иуда отказывался поверить, что она низвержена с Небес.
— Но я чувствую в тебе только благо.
Арелла взирала на него невозмутимым взором.
— Почему ты упала? — не унимался он, будто это был самый простой вопрос в самую заурядную ночь. — Ты не могла сотворить зло.
Она поглядела на свои руки.
— Я схоронила знание о гордыне Люцифера в сердце. Я предвидела его грядущий мятеж, но не обмолвилась о том ни словом.
Иуда попытался постичь подобное событие. Она утаила от Бога пророчество о Войне Небесной и за это была низвержена на землю.
Подняв голову, Арелла заговорила снова:
— Сие просто наказание. Но, в отличие от Утренней Звезды, я не желала человечеству дурного. Я предпочла использовать свое изгнание, дабы присмотреть здесь за паствой Божьей, продолжать служить Небесам, как могу.
— И как же ты служила небесам?
— Как могла, — она смахнула пушинку со своей юбки. — Мое величайшее свершение было в твоем веке, когда я уберегла младенца-Христа от лиха, доколе он был еще младенцем, беззащитным пред сим суровым светом.
При этом напоминании о том, как он не сделал того же, когда Иисус был старше, Иуда пристыженно понурил голову. Иуда предал не только Сына Божия, — но и самого дорогого друга. Он снова ощутил тяжесть кожаного кошеля с серебряными монетами, который вручили ему жрецы, тепло ланиты Христовой под его губами, когда целовал Его, чтобы, выдать палачу.
Не в силах скрыть прозвучавшую в голосе зависть, он спросил:
— Но как ты защитила Христа? Я не понял.
— Я пришла в Вифлеем пред очи Марии и Иосифа вскоре по рождении Христа. Я поведала им о том, что провидела, — о грядущем избиении невинных царем Иродом.
Иуда, знающий эту историю, сглотнул, сызнова постигая, кто находится с ним в лодке.
— Ты была ангелом, велевшим им бежать в Египет…
— Я также отвела их туда, где их сын нашел прибежище, до поры укрывшее его от невзгод.
Теперь Иуда понял, насколько сильно она отличается от него.
Она спасла Иисуса.
Иуда убил его.
Ему вдруг стало нечем дышать. Ему нужно было встать, снова начать двигаться. Он опять принялся медленно толкать гондолу вдоль канала, пытаясь вообразить жизнь Ареллы на земле, отрезок куда более протяженный, чем его краткое бытие.
И, наконец, задал следующий вопрос, ничуть не менее важный для него:
— Как ты переносишь время?
— Я шествую сквозь него, в точности как ты, — и снова она коснулась осколка на шее. — Без счету дней служила я человечеству прозорливицей, вещуньей, оракулом.
Иуда вообразил ее в этой роли, одетую в незатейливый наряд дельфийской жрицы, возвещающей слова пророчества.
— Однако более этим не занимаешься?
Она устремила взор куда-то вдаль над черными водами.
— Я по-прежнему порой прозреваю то, что грядет, время, разворачивающееся предо мною так же верно, как тропы, оставшиеся позади меня. Я не могу противиться этим видениям. — Между бровями у нее залегла горестная складка. — Но более я не делюсь ими, ведая, что мои провидения доставят более страданий, нежели радости, и посему держу таковое будущее в секрете.
В тумане замаячила таверна, и Иуда направил свою гондолу к каменному причалу. Как только лодка коснулась его, два человека в ливреях поспешили привязать ее. Один из них протянул руку в перчатке, чтобы помочь прекрасной даме. Иуда поддержал ее ладонью за талию.
А затем из тьмы сверху упали тени, приземлившиеся на причал и сложившиеся в фигуры людей, — но людьми они не были. Он увидел острые зубы, бледные, дикие лики.
Много раз сражался он с подобной нечистью и много раз проигрывал. И все же благодаря своему бессмертию всякий раз исцелялся, а его поганая кровь неизменно истребляла их.
Иуда потянул Ареллу обратно на гондолу и заслонил собой, позволив чудищам захватить гостиничных лакеев. Их он спасти не мог, но, может быть, удастся спасти ее.
Иуда взмахнул своим шестом, как дубинкой, пока красивые руки Ареллы возились с веревками, удерживающими гондолу у причала. И как только лодка освободилась от привязи, резко оттолкнул ее от причала. Та увалилась на бок, потом выровнялась.
Но они были недостаточно проворны.
Чудища прыгали через разделяющую их воду. Для человека подобный прыжок немыслим, но таким монстрам он дается без труда.
Выхватив кинжал из ножен в сапоге, Иуда глубоко вонзил его в грудь более крупного из двоих. Холодная кровь хлынула по его ладони, вниз по предплечью и впиталась в рукав белой сорочки.
Ни один человек не пережил бы такого удара, но этот вурдалак почти без задержки отбил его руку в сторону и вытащил кинжал из собственного нутра.
Позади Иуды второе чудище повалило Ареллу на спину и уже ползло по ее нежному телу.
— Нет, — прошептала она. — Оставь нас.
И, сдернув серебряный осколок с шеи, полоснула острым краем по шее твари.
В разрезанном горле забулькал вопль, сменившийся пламенем, стремительно распространившимся по всей окаянной плоти. Охваченный пламенем с головы до пят зверь прыгнул в прохладную тьму канала, но до воды, долетел лишь пепел, потому что тело сгорело дотла.
Увидев это, крупный монстр взмыл высоко в воздух, приземлился на ближайший берег и нырнул во мрак города.
Ополоснув осколок в канале, Арелла вытерла его о юбку.
Иуда пристально взглянул на серебро у нее в руках.
