Лобовая прямота порнухи потрясала. Всё предлагалось открытым текстом, как за два басса в подворотне, а для неграмотных товар был вдобавок нарисован или подан в движении. На гибких плёнчатых экранах, налепленных где только можно, товары изгибались, строили глазки и помахивали хвостиками — без пауз, как на ленте, замкнутой в кольцо.
«РАЗИНЬ ГЛАЗА, ВЗМАХНИ УШАМИ И ВОЗЬМИ!»
В Эрке чего-то недоставало, что-то беспокоило своим отсутствием. Как утилитарные интерьеры космических судов и станций, град был стерилизован от пошлости, а вывернутые кристаллические трансформации фракталов не могли заменить привычных квазиокон с объёмными пейзажами.
Аламбук восполнил недостачу так лихо, что в глазах рябило, а руки искали пульт ДУ, чтобы сменить канал. Решительно всё, от папирос и услуг стоматолога до продажи грузовых судов, подавалось под соусом сочного секса. Ньягонки, эйджи, яунджи заполняли своими телами любое место на экране и плакате, куда не поместился рекламируемый продукт или услуга. Это вызывало тошное, щемящее чувство пресыщенности, а следом — подсознательное ощущение, что тела входят в прейскурант, что нагая дива будет ассистировать зубодёру, подавать мороженое и нарезать прославленный рулет с джемом. Мозг невольно соотносил тела с магическими ценами в 99,99 басса, круассанами и сливочным кремом из свиного молока. Обнажёнка лезла отовсюду, чтобы потребитель не забыл, чего надо хотеть. В голове происходила путаница — секс менялся местами с кремом, уравниваясь в цене; то, что было интимным и личным, становилось прилюдным и общедоступным. Тела и позы бесконечно повторялись, как освобождающий от уз морали лозунг: «Порок перестаёт быть пороком, когда это делают все!»
«Интересно, кто выдумал этот лозунг?..» — невольно озадачился Форт; ответ забрезжил на краю сознания, надвигаясь грозной тенью.
Pax называл центр чёрной веры — кладезь. Главное устье, соединяющее Зверя с миром. Через кладезь Зверь являет поклонникам свою волю...
«Немудрено, что вокруг центрального канала связи разрослась такая груда грязи... Тут остаться чистым — непосильная задача. Стоит выйти за порог, осквернишь все пять чувств разом. Бросишь взгляд — бесстыдство, услышишь — мат, шаг сделаешь — в помои, съешь — отрава со вкусом, идентичным натуральному, понюхаешь — смрад. И всё, не видать тебе Царства Небесного! Едва ступил — а уже весь проклят, и на руке код — 666!..»
Воронки вентиляторов били лопастями, всасывая дым курева, ионизированный газ сварки и дух харчевен, шипящих противнями тут и там. Конечно, Буфин не стал бы есть то, что предлагалось на лотках. Одного вида блюд хватало, чтобы задуматься о вызове санитарной инспекции или о пищевом отравлении.
В присутствии Буфина Форт наконец-то понял, как ньягонцы воспринимают и за что не любят эйджи. Своим трубным голосом Буфин подавлял бормотание всех ушастых. Приходилось напрягать слух и внимание, чтобы вылавливать обрывки разговоров, отыскивать в них крохи информации, а рядом горланил неугомонный пузан, отчего возникало раздвоение сознания.
— Пойдём туда, я познакомлю тебя с Чугуном! Это полезный человек! Можно сбывать через него то, что не пропустит таможня. Даёт половину цены... А! а! погляди, вон Вдова Асаха! Не спутаешь, у неё вуаль малиновая с золотом. На Губе никто такую больше не нацепит. Знатная поставщица двуногой живности. Партию ниже тридцати голов не заказывать. Асах оставил ей семь боевых кораблей... Форт! ты меня слышишь или нет?!
Невнимание к себе Буфин расценил как глухоту и стал говорить ещё громче, пугая всех вокруг. Не требовалось никого оповещать о том, что Буфин приближается, -кому надо, те выходили навстречу, а кому не надо — разбегались и прятались. За десяток метров он приветствовал дюжину людей, назначил пару встреч на завтра и раза три крикнул, что пришёл не за долгами, а так, по другому вопросу.
— А кто ваш уважаемый спутник?
— Друг и земляк! Ищет одну вещь, я вызвался помочь...
— Земляки — как родичи! Им надо помогать.
Сохраняя туповатый и чванливый вид приезжего, впервые оказавшегося на Губе со своим застарелым расизмом, Форт исследовал сканером верхотуру торгового ряда. За переборками и настилами маячил кабельный ствол изрядного диаметра, в толстой оболочке. Так-так, куда же этот силовой змей гонит ток?.. Питание лифтов и вентиляторов рядом; ствол к нему не относится... Через такой токопровод можно за сутки под завязку накачать торнаки большого лихтера.
— Буф, я ненадолго поднимусь. — Форт ступил на лестницу. — Не уходи никуда.
— Что тебе там понадобилось? Это домик для натуралов!.. Вот всегда он так. Срывается и — в омут с головой. Чумовой парень! Кидает его из стороны в сторону... Ничего не попишешь — космен! Целыми лунами в рейсах, кругом киборги и автоматы, ни лица живого. Едва приземлится, рысью по притонам, никакого удержу нет.
— Буфин, кем он тебе доводится?
— Материной подруги племянник от сестры. — В Аламбуке высоко ставили кровную связь по женской линии, чем Буфин пользовался без смущения, возводя клиентов в сложнейшие степени родства с собой.
Входить в салон с игривым названием «LALA DUDU» Форт не собирался; просто с верхней площадки было удобней изучать интересующий его кабель. А в салон — ни ногой! Во-первых, там его запомнят — внешность, глупые расспросы. Во-вторых, он ещё при жизни числился в тех сорока процентах мужчин, которые в бордели не заглядывают, хотя ничто мужское им не чуждо. В-третьих, ему было точно известно, кого он увидит в «LALA DUDU». Экономический принцип увеличения доходов за счёт снижения расходов говорит, что лучший работник — тот, кому не надо платить и кто не может удрать.
Почему-то чувства шли вразрез с научной экономикой, и казалось самым естественным, не слушая никаких доводов типа «Они у нас счастливы, им нравится!», физически ликвидировать устроителей салона и охранников, а персонал вывезти на луну и сдать сотрудникам Гэлп Сэкоунтэй. Ничего этого Форт сделать не мог, а потому не представлял, как он станет глядеть в глаза работницам салона.
Оказалось, труд тайного агента не только опасен, но иногда мучителен — даже для чистого разума, вписанного в бесчувственный субстрат, где нет ни гормонов ярости, ни медиаторов стыда, ни ячейки для совести.
«Надо сказать Джомару — если встретимся на этом или на том свете, — что его потуги создать дистиллированный мозг провалились. «Разум без чувств! абсолютное машинное сознание! только логика и никаких эмоций!..» А вот не бывает. Чистый разум — это конец жизни. Существа с таким сознанием обречены, они размножаться не смогут — нет желания продолжить род. На фига им потомство, если они эгоисты и живут для себя! Их придётся изготавливать; мир они никогда не наследуют — должен быть кто-то, кто их вновь и вновь создаёт. Сколько вы парились, мистер Мошковиц, так и эдак комбинируя молекулы, а они не оживали. Вам пришлось, словно чёрту, красть души, чтобы вкладывать их в роботов; лишь тогда система заработала. Разум без души — просто компьютер, а компьютер с душой — человек. И от чувств никуда не сбежишь. Нам ли от них зарекаться, когда самого Богаломало? «И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своём».
