Забравшись на борт, две сотни комсостава, команды и обслуги разошлись по своим сегментам, рубкам и постам, и сразу возникло ощущение, что все, кроме тех, кого ты видишь, пропали навсегда, и больше ты с ними не встретишься. Угнетающее чувство одиночества и потерянности усиливалось тем, что внутри своей огромной наружности Буш-2 отводил команде минимум места. Гигантизм механизмов сжимал жилое и рабочее пространство до узких щелей-коридоров, трубообразных шахт, тесных и низких кабин. Втиснутые между цистернами кубрики вмещали по шесть человек, койки высились в три яруса, так что уходящий на вахту, слезая с самой верхней полки, наступал на головы и руки спящим ниже, что вело к взрывам ярости и перебранкам. Дребезжала по коридору тележка – помощник кока, ненавидимый всеми за беззаботную должность, развозил с пищеблока еду. Его встречали руганью, и пока он, огрызаясь, разбрасывал корм по мискам, изощрённо издевались над его внешностью, языком и привычками – он был молоденький рэсю, сдуру подавшийся на заработки.
Из насосной службы сюда перебрался щуплый Поль, оператор АТС сегментов 1-4 – кто-то додумался засунуть его в кубрик, где сплошь одни бинджи; те немедля принялись за травлю инородца, и он сбежал, пока не дошло до рукоприкладства. Здесь Поль прижился под опекой Форта, но и тут ему было неуютно – койка высоко под потолком, заслонявшие свет и проход широкие тела биндэйю, вынужденный взгляд всегда снизу вверх, жуткие гримасы и оглушительные голоса, заставляющие вздрагивать.
Выйдя из кубрика и захлопнув дверь, ты оказывался в бесконечном коридоре, терявшемся в полутьме. На ходу пропадало чувство пространства; ты вдруг понимал, что идёшь не в ту сторону – и обман чувств бывал так силён, что некоторые поворачивали на 180° и убредали в печной сегмент, где кочегары оценивали блуждания заспанных и одуревших приятелей в сложных непристойных выражениях, высмеивая вплоть до драки.
Ни дня, ни ночи. Одинаковость тупо текущих часов и суток. Бесконечная дрожь гусеничного хода. Толчки опорных колёс, налетевших на особо крупную вековую лесину. Крен на нос, всё валится со стола, гремят проклятия, снизу под горло подступает волна направленной гравитации, а корабельное радио хрипит пропитым козлетоном: «Спокойно! форсируем водную преграду. Всем покинуть нижние ярусы с первого по третий. Кочегары, закрыть печь! закрыть, я сказал!» Кубрик замирает, ожидая, что вот-вот речная вода хлынет в топки. Ремонтники, сорванные с коек приказом голоса из стены, карабкаются вверх по рёбрам выступов, а вода плещет по клешням захвата, и что-то живое бьётся, взметая толстый хвост.
Запах воспламенителя. Режущий дух гидратила. Серый свет и опухшие лица; язык вязнет во рту, выпихивая из гортани односложные и грязные слова. Где оно, начальство? в кормовом сегменте, вход туда перекрыт турникетами и шокерами. С момента выезда никто не видел капитана, старпома, главного инженера. Худой бинджи божился, что лично наблюдал главного инженера, заходящего в котельную. Враки! он туда ни ногой. Если главный шаг ступит в котельную, его сразу разводным ключом по затылку – и в топку. Почему? что значит «почему»? просто так, потому что его надо грохнуть. Это естественно, как восход солнца. Никто и записок ему не подбрасывал с намёком на расправу, и по смене не передавали, что надо убить, но любая смена выполнит свой долг перед товарищами. Так всегда делали печные каторжники на Хэйре. «Как съездили?» – «Да нормально, всего пятнадцать человек подохло, но зато – слышь, парень! – главного инженера в печку сунули, га-га-га!» Будь главный человеком, а не гадом, он бы заботился, чтобы экипаж не подыхал. И отвечать не придётся: «Угорел, поскользнулся – и в печь! не успели за ноги поймать…»
Форт благодарил агрегат лишь за то, что он не останавливался. Если неподвижно замереть, создать поправку на вибрацию моторов, инерционный датчик покажет слабые колебания от неравномерности хода – и направление хода всегда одно. Но куда идёт Буш-2?.. строго ли держится на азимуте 119°? из-за малейшей ошибки в счислении курса линия маршрута станет пологой дугой, и отклонение за сутки составит добрый десяток километров… Надо выбраться наверх, сличить ориентиры радиопеленгаторов и компаса, время и положение солнца или звёзд – но все проходы на крышу забиты, заварены, указатели стёрты, схемы помещений ни у кого нет, а тщательно обследовать сегменты в одиночку – недели не хватит. Вне времени, вне жизни, из ниоткуда в никуда полз вслепую закрытый мирок едкого пота, плотной жары, сквернословия и исступлённой одержимости никому не ясным понятием «Производственное Задание». Ты выполнил Производственное Задание? почему ты не выполнил Производственное Задание? ты обязан выполнить Производственное Задание! Оно было четвёртым проклятием, наложенным на экипаж. Кто имел такую колдовскую силу, чтобы обречь экипаж на сизифов труд? дорожный департамент? или исполнялся старинный приговор «В поте лица твоего будешь есть пайку»? Бинджи шипящим голосом вещали, что сжигатель катит сам по себе, никто за дорогой не следит, а просто на первом сегменте есть рубка без живых людей, полная приборов – она-то и показывает штурману и рулевому, куда править.
Начальство говорило с командой из углов, с потолка, из зарешёченных и спрятанных динамиков. Иногда спросонья чудилось, что их голоса снятся, или это бред. Поднимаешься, а тебе неизвестно кто командует: «Номер 128, бегом на аккумуляторный пост! Сообщить степень подзарядки! немедленно!» Голоса гоняли команду бегом, следили, проворно ли движутся подчинённые, распекали за малейший промах, а иногда и без причины, для профилактики. Здесь таилась опасность – вдруг однажды голоса станут неодолимы и прикажут дежурному топливной системы открыть вентиль гидратилового бака и чиркнуть зажигалкой?.. Но все за пару суток до того вымотались, что ходили как выжатые, не думая ни о прошлом, ни о будущем, а так – переставляя ноги и что-то делая руками. Голова в работе не участвовала: она была забита чьими-то чужими голосами.
– Какое число? – Джифаренге еле оторвал от подушки голову, полную опилок и бессвязных снов; в черепе судорожно стихало эхо вчерашних приказов из стены. Снилось болото, снились лестничные марши и влипший в гудрон вездеход.
– Второе термидора.
– Я думал – четвёртое! что-то я выбился из колеи… Капитан, а может, нам стоило записаться на ту шахту?..
– А ты знаешь, какая она – шахта? три километра глубины, штреки в метр высотой. Оснащённость шахт тоже бывает разная – где со свистом на трамвае, а где вагонетки таскать на карачках, держа лямку в зубах.
– Мы целую тыщу выложили – и за что?! огребли все радости садомазохизма… Опять мы с вами записались не туда. Причём зарплаты ещё в глаза не видели!
Люди команды ползали, бегали, топотали по внутренностям Буш-2, как выводок тараканов, заблудившихся в механизме башенных часов. Кожухи турбодвижков, низкое жужжание генератора, урчащие моторы гусениц, путаница маслопроводов и труб охлаждения – всё было подавляюще большим, сделанным древними гигантами, злыми гениями, что подарили людям огонь, меч и яд. Они вымерли, но приставили к своим машинам карликов, и те из рода в род продолжали служить машинам, забыв и об их назначении, и о смысле собственной жизни.
