– Платят немного – пятьсот двадцать в неделю. Рейс – три недели. Если бинджи придумают, где хранить овощи, запаса на неделю хватит. Может, договорятся с коком насчёт морозильника… или приспособятся держать в отсеке охлаждения моторов. Хотя – оттуда будут красть.
– Они – плохой народ, – без сомнения заявил Кайчеке. – Всегда берут чужое. Переубедить нельзя.
– Но вы, я смотрю, хорошо нажились на них. Больше полутора тысяч за раз…
– Честная добыча. А ты… я не осуждаю, свояк, но ты расточительно щедрый. Подарить им сто кило товара!
Нинтола, держась ближе к Антону, спешно жевал ломкие сочные стебли, порой вздыхая от счастья.
– Всё равно я ботву не ем, а с товарищами надо делиться. Мы вместе работаем там, внутри.
– Слишком плохая работа. Смерть внутри, смерть снаружи. На Хэйре печи обслуживали преступники и нищие. Их много умерло.
– Я оказался в такой ситуации, что выбора не было.
– Да, свояченица обмолвилась, что у тебя нелады с документами.
– Неладов куда больше, чем она сказала, но не всё можно говорить вслух.
– Прогони отроковицу, поговорим без чужих.
– Кого?.. – повёл головой Форт.
– Самочку. – Кайчеке указал на Нинтолу; тот (та?) подавился, вдохнув еду вместо того, чтобы проглотить. Форт хлопнул поварёнка по спине в надежде, что биндэйю такой приём тоже помогает.
– Ошибаешься, это парень.
– Это девчонка. Ты их не различаешь, потому что не видишь… – Кайчеке примолк, подбирая правильное слово, – их тем-пе-ра-ту-ру. Ин-фра-крас-но-е тепло. Маленькие отличия нагрева. Она не доросла до разницы в… те-ло-сло-же-ни-и. Биндэйю лениво взрослеют.
– Нет-нет, – зашептала Нинтола, дёргая Форта за рукав, – никто не знать! Говорить никому нет! Мне выгоняют из работы! Женщины тут не брать! не говорить…
– Она не разумная. Сколько тебе платят?
– Две сотен и пять десяток, – тряслась разоблачённая притворщица. – Кормит на кухонь.
– Нищая плата, – безжалостно резюмировал Кайчеке. – Биндэйка в доме забав стоит тридцать и больше за час.
– Не разговор, – отрезал Форт. – Ты не станешь рассказывать о ней другим и брать выкуп за молчание.
– Если желаешь, не стану. Хотя хочется.
– Я думал, у вас ценят женщин.
– Наших женщин и их сестрёнок. Остальные – кэйтои мья, нечистые отродья и мерзавки. Она не стоит твоего заступничества.
– Мне видней.
– Будь по-твоему, свояк. Когда выйдет наружу следующая вахта? Можем продать ещё три центнера. Рабочие мужья загрузили много растений.
– Как они так быстро справляются?
– Цанцукэ взяла товар на фактории, рядом. Наши только накладывали в кузов. Довольно выгодно брать оптом – сорок центов за кило.
«Всемеро наварили! – Форт едва удержался от возгласа. – Ну, свояки, вы здесь не зеваете, гребёте дай боже…»
– Не болтай с другими о нашем бизнесе, мья, – обернул Кайчеке амимичное лицо к Нинтоле; та согласно затрясла головой. – Мы очень не любим вмешательство в нашу коммерцию.
Бинджи танцевали под любимое медлительное «тух-тух-тух», весомо притопывая ножищами и вскидывая лапы. Отличался Монтерен, выписывая ступнями кренделя вокруг бутылки с локой, чуть-чуть не задевая её, а порою сложно балансируя на одной ноге или вставая на руки – виртуоз! Джифаренге в пляске приблизился к Форту:
– Капитан, капитан, наш толковый капитан! Наш кормилец капитан! Оха, оха, о-ха-ха!
В небе забрезжил новый флаер – игрушечно красивый, с выдвижными опорами. Для зверобоев чересчур малоразмерная модель. С криком сирены часть крыши поднялась плитой; из проёма высунулся верх лестницы с перилами, и трое охранников выбежали, держась за шокеры.
– В сторону! в сторону! освободить место! – Жалами охранники не тыкали, но их лай действовал убедительно – остывая от танца и сердито бормоча, биндэйю посторонились, отступив к трёхфюзеляжнику Чёрного. Когда «ступни» опор устоялись на платформе и дверь-трап открылась, по корме пронеслось густое «Аммммм…» – щебеча и охорашиваясь, из белой машины высыпали миловидные молоденькие девицы в легкомысленных нарядах и элегантных респираторах; макияж, манеры и терпкие ароматы духов не оставляли сомнений о профессии приехавших.
– Ой, как высоко! ужас! а кто эти страшилы, я боюсь!
– Прелесть, какой вид! глядите, птички!
– Дура ты, это не птички, а крылатки.
– Они кусаются?
Старшая немедля насела на командира охраны:
– Пять штук, как заказывали. Вам сообщили, что в уик-энд цены больше на сорок процентов? Душевые кабины – нам надо самое меньшее две. В термидор, знаете ли, перспиранты не спасают.
– Даже бассейн, – шутливо откозырял командир, приглашая желанных гостей к лестнице. – Пожалуйте в шлюз!
– Бассейн, – угрюмо молвил кто-то из пропотевших плясунов. – Тут и бассейн есть, а я не знал. Хочу в бассейн…
– Полезай в цистерну, – хлопнули ему по затылку. – Заодно и протрезвишься.
– Почему им можно бассейн, а мне – нет? И душ. Им тоже дадут пять литров на мытьё?..
– В левой главной цистерне отвалилось три скобы, – добавил Форт. – Сорвёшься – кричи. После сиесты я пройду, услышу.
Одна из девок щёлкнула кучу биндэйю маленьким фотоаппаратом и тут же с гордостью показала товаркам кадр на экранчике. Форт, усилив слух, поймал слова.
– Пошлю своим по майлу. Классный кадр – «Синие рабы».
– Перестань! засекут – пришьют нетерпимость, штраф триста Е!
– Наплевать, я за выезд больше заработаю. А фото продам в сеть, сотен пять получу… Ой! что это?..
Охотнице за интересными картинками было отчего воскликнуть – кадр погас и не возвращался, несмотря ни на какие усилия.
Форт отвёл радар, обнуливший записи и убивший процессор фотокамеры. Нельзя торговать видом рабочих, медленно издыхающих в чреве агрегата.
«Она не поймёт, как честные люди за триста Е неделю вкалывают. Кто привык получать барыш с того, что стыдно назвать вслух, тот не задумается ни об иной жизни, ни об ином труде. Как сказал Толстый в Буолиа?.. «Торгует своим мясом». Все подходят и срезают по куску. Может, вначале кто-то противится, что-то приходится в себе душить, но покупатели понемногу и это отнимут, пока ничего не останется – ни мяса, ни совести».
Девушка, злясь, терзала отказавший фотоаппарат, а её подруги делились между собой всяким вздором:
– Говорят, красные жабы прокляли Буш-2.
– Да кто тебе наплёл?..
– …и что на Хэйре в агрегате все сгорели. Гидратил взорвался. И они по ночам бродят здесь – чёрные, обугленные бинджи…
