– Странно. – Джомар с печальным удивлением осмотрел скудный набор мужской косметики, пакеты с бельём и одеждой, горсть внешних носителей к компьютеру. – И это всё?..
Он ещё раз запустил руку в полку. Достал плеер, щёлкнул крышкой – в ладонь выпала пластинка Джомар поднёс её ближе к глазам; на этикетке игольным пером было начертано: «GREENNEEN – ХЛИП – АЗБУКА РАБСТВА».
– Я так и не отдал его. Жаль. Азбука… Будем изучать.
Загнав пластинку обратно, он нажал ПЕРЕХОД ПО ТРЕКАМ, затем ПУСК – вслепую, не проверив, с какого места включает запись.
За призраком счастья мчит стая теней,
Безмолвен их страшный полёт.
Из гонки безумной не вырваться нам —
Байкера смерть обойдёт.
Тоскою наполнятся годы твои,
Жизнь мутной рекой потечёт.
Покончить с собою захочешь ты —
Байкера смерть обойдет.
Байкер – о'кэй! – сила, ловкость и ухватка,
Байкер – о'кэй! – всё у нас пока в порядке,
Байкер – о'кэй! – это слово много значит,
Байкер – о'кэй! – пусть неудачник плачет!
[6]
– Подходяще. Самое для меня. Это я тоже возьму с собой.
– Как вам угодно.
Функция дверей – открываться. И дверь комнаты Джомара не изменила своему древнему предназначению; она распахнулась вновь, пропуская троицу безопасников «Спейс Тендера». Эти парни не вмешивались в работу Норра – по крайней мере, до сегодняшнего дня, – выслушивали его наставления, соблюдали его предписания и тоже что-то таили в сердцах. Это, затаённое, было сродни чувству, которое испытывает хозяйка, когда в её доме распоряжаются посторонние. Они терпеливо выжидали, когда напасть в образе проекта покинет корабль-матку, но избавление от множества докучливых гостей (один гномик Яримицу чего стоил!) пришло раньше, чем намечалось.
– Мистер Норр?
– Разумеется, я. Кажется, мы не первый день знакомы.
Наблюдатель не испытывал ни малейших сомнений по поводу того, зачем явились местные стражи госбезопасности. Но, в отличие от Джомара, он не собирался покидать комнату согбенным и поникшим.
– У нас приказ – препроводить вас в отдельное помещение.
– В сортир проводить, что ли? – Его раздражение всё-таки прорвалось. – В нашей службе есть чёткий перечень категорий задержания – так что извольте называть вещи своими именами, а не как попало.
– Вы, мистер Норр, под эти категории не подпадаете, – ласково ответил командир. – Для вас предусмотрено другое – режимное содержание под охраной, без внешних контактов, до особого распоряжения. Мы отведём вас в уютную каюту, где вы будете работать над объяснительной запиской по поводу… наверное, повод вам известен? На случай амнезии автомат запечатал повод в конверт – вы сами его вскроете, когда окажетесь под замком.
– Под замком, – повторил Джомар, укладывая вещи в баул. – Но нам не привыкать – верно, Нейтан? Шесть лет, как я взаперти… а вы и того больше! Навык сформирован, ломки не будет. Но вам придётся хуже моего, поверьте.
– Отчего же? – враждебно покосился Норр.
– Дело в песнях, которые вы слушали. В песнях, понимаете? Ваша Гельвеция пела про тёплые камни, про солнышко, травку, звёзды в глазах девчонок и щекотание под коленками… Всего этого вам будет не хватать. А тут, – он тряхнул плеером, – всё про то, как жить взаперти и гоняться за миражами. У меня иммунитет к неволе. Врождённый. Даже наследственный. Воля всегда откладывалась на следующий год, на потом… После четвёртого бокала говорят: «Лешана hаббаа бэ Иерушалаим!» В будущем году – в Иерусалиме!.. Почему я туда не съездил? Были и деньги, и время, а я всё корпел с наукой, и чем дальше, тем глубже, пока не оказался в Баканаре, между четырёх чёрных корпусов. Разве теперь что-нибудь изменилось?..
– Мы проводим вас обоих, – любезно объявил командир. – Только в разные помещения.
– Норр, – по дороге обратился Джомар к Наблюдателю, – а других приказов с Колумбии не поступало?.. Что вы так вытаращились? можно подумать, не понимаете, о чём я спрашиваю. Если нас разогнали подчистую, проекту либо крышка, либо он выживет. Насчёт Желтка и Мягкого приказа об аресте не было?
– Нет. Они оказались проворнее и застучали нас первыми.
– Суки. Я их понимаю. В конце концов, их «флэш» вне подозрений.
– М-да… поначалу была вероятность, что пропажа Альфа – просто сбой, но потом дело высветилось совсем иначе. Буду откровенен – я на вас всю вину не валил, но порядок требует рапортовать. Даже в ущерб себе.
– Э, Нейтан, бросьте! Мы совсем не друзья, а форская пословица гласит: «Враг не предаёт». Так что в вас я железно уверен. Меня гнетёт иное.
– Минимум лет семь строгого режима. Статью, по которой вас запрут, с налёта не угадать. Я бы не взялся предполагать – слишком широк диапазон. Разве что исключить шпионаж, измену Отечеству; это не ваши статьи.
– Тьфу на статью! Я знаю, что виновен… и не в том, за что будут судить, – глухо добавил Джомар. – Мне не следовало принимать проект. Наука – дьявольская вещь, она затягивает и приводит… чёрт знает к чему. Но я тревожусь не о себе. Дагласы… о них – ничего не приходило?
– Локализовать там, где они находятся. Больше никаких указаний.
– Вот и замечательно. – Джомар вздохнул. – Шесть образцов, из них три с огромной наработкой – такой материал с баланса не скинут. Не знаю, как бы я повёл себя, узнав, что их…
Начало ноября в Сэнтрал-Сити выдалось серым, промозглым и слякотным. Яркое, шумное рекламное противоборство либерала с консерватором не скрашивало мерзостной погоды, а скорей подчёркивало её, выпукло контрастируя карнавально буйными красками экранов и плакатов с промокшими чёрными стенами, потоками грязной холодной воды на улицах и липко ложащимся на всё мокрым снегом. Как будто в Городе сосуществовало два мира, не смешиваясь, но взаимопроникая – мир нарисованного счастья и мир тёмных будней.
Призраки предвыборных голограмм вставали над угрюмыми крышами бигхаусов, пламенными бликами отражались в зеркальных рядах тусклых окон, словно выманивая жителей Города на площади – плясать, веселиться, горланить песни, – но умудрённые гражданской войной централы не спешили присоединиться к разухабистой вакханалии президентских выборов.
Бомбёжки, зачистки, импровизированные концлагеря на стадионах, государственная инквизиция в поисках крамолы, тотальная слежка и казни сильно действуют на коллективное сознание нации. Люди научились молчать. Социальные инженеры изворачивались, как могли, чтобы раскрутить народ на волеизъявление, открыть подавленные в глубине души эмоции – и направить их в русло легального демократического ликования. Пусть пар уходит в свисток!
Ради такого торжества, изображая смену внутриполитического курса, даже выпустили из тюрем и вернули из ссылки кое-каких левых лидеров – помельче, поплоше. Их подкормили, загримировали и позволили им вещать по TV. И светоч свободы Норман, и суровый реалист Эбер обзавелись карманными вещунами для озвучки тех радостей, которые изольются на Федерацию после 11 ноября.
