Но кладбище? зачем он пришел туда с маузером?
Аник улыбался: «Попробуй, укуси меня. Не боишься сломать зубы?»
— Расскажите еще об отце…
— Он был любимец женщин. Обожал все красивое. Когда его схватили… думается мне, в замке Граудин он осознал всю тяжесть своих дел…
«Да, раскаялся, что убивал чаек», — согласился Аник.
— …и обратился к Богу.
«А вот это враки».
— Он говорил мне…
Выдумки комиссара прервал настойчивый звон телефона.
— Минуточку, я послушаю. Алло?
— Аник, это Клейн.
— О-о-о, привет, дорогая!
— Ты что, глухой? это я.
— Откуда ты звонишь?
— Из Мунхита. Нам надо срочно встретиться. Немедленно.
— Как?! ты вернулась?! вот это сюрприз!..
— У тебя гости, что ли?
— Нет, я ничем не занят; я как раз скучаю по тебе, моя кошечка.
— Ясно. Кого там к тебе принесло?
— Милая, к чему все эти подозрения? У меня есть ты и только ты.
— В общем, так — тут появились ребятишки из Маноа, от сына дона Антонио. Еще немного — и они доищутся до нас. Я проверил, никаких сомнений. С этой закавыкой надо срочно разобраться. Встречаемся у памятника Вильхэма, в 11.30. Жду. Поторопись.
— Буду. Крошка моя, малютка, я лечу к тебе!.. Я хочу услышать твои губы… о, прелесть! взаимно! — Поцеловав трубку, Аник прихлопнул ею контакты. — Извините, комиссар, моей подруге приспичило. Я не могу к ней ехать, не подмывшись, а потому, как говорит один мой друг: «вот Бог, а вот порог!» — Вежливым, но широким жестом он указал на дверь. — Весьма признателен за то, что вы поведали! Я пока не в состоянии уложить все в своем сознании, но я перезвоню вам позже.
— В архивный отдел, в рабочие часы. — Веге поднялся, недовольный тем, что его так откровенно выпроваживают. И кто?! сын Бакара, сам виновный в нескольких убийствах! У Веге не было сомнений, но суд не принимает даже самые уверенные мысли в качестве доказательств. Комиссар чувствовал себя довольно скверно.
— Всего вам наилучшего. До встречи. Не забудьте — вам пора принять таблетки от диабета.
— У меня нет диабета, — сварливо отозвался Веге в дверях.
— Все впереди, какие ваши годы! — ободрил его Аник.
Когда дверь хлопнула за спиной, Веге понял, что его раздражало в последние две минуты. Интонации. Чертовски знакомые интонации. И сам голос! Этот цветовод заговорил вдруг точь-в-точь как Аник Бакар, вызывающе ведущий себя на допросе, чтобы следователь сорвался.
Манеры тоже наследуются! Яблочко от яблони…
Вместо того чтобы идти домой, сердитый Веге отправился гулять в Озерный парк, чтобы унять расшалившиеся нервы и некстати возникшее сердцебиение.
* * *
Выработка у Аника трудолюбия и послушания не трогалась с места.
Он ничем заниматься не желает — он же вор! — а ускоренный курс старших классов усваивает из-под палки, то есть под угрозой, что Клейн перестанет давать деньги.
Недоученные до войны история отечества, алгебра, география и родной язык становятся его злейшими супостатами.
Нет худа без добра — каждый сданный предмет он рассматривает как убитого врага и радуется, будто краснокожий… после чего несется в дансинг или в бар проматывать стипендию.
По части праздности он прекрасно адаптирован; тут его впору отучать.
В квартире, снятой для него Герцем, звучат «Beatles» и «Doors» (надо идти в ногу с эпохой!), частенько гостят девки. Когда деньги кончаются, Аник приходит к Клейну и демонстративно выворачивает карманы — ни гроша! Давай еще!
«Не дам!»
«И не надо! — Ткнув пальцем телевизор, Аник падает в кресло. — Вы меня воскресили — вот и обеспечивайте!»
«Проглот ты ненасытный! Дармоед, нахлебник, тунеядец!»
«А ты жила! ты скаред и жмот! Сквалыга! Ты даже в борделе умудрился прейскурант спросить! тебя там сто лет вспоминать будут, таких клиентов Бог не часто посылает».
У Клейна брови сходятся, глаза сужаются. Слушать Аника — стерпишь ли?!. А все из-за его вранья. Дескать, в доме с девочками цены несусветные! Клейн, как честный человек, сходил, проверил — и чего? сплошное оскорбление. Сразу ясно — порядочным в борделе делать нечего.
«Кого желает мсье? У нас истинно французское комильфо, все услуги на самый изысканный вкус. Мсье интересуется пикантной живописью?..»
«Мадам, мне бы ценник посмотреть», — потея от неловкости, но твердо просит Клейн.
«Судя по вас, мсье, вы настоящий немец. Вы понимаете, что такое орднунг и ахтунг».
На ахтунг Клейна будто шилом в бок ударило, и он заговорил по-русски. Даже не замахивался, а мадам вдруг завизжала: «Феликс! Андрэ! сюда, скорей!» Вышибалы расступились, когда он пошел на них, но проводили к выходу подчеркнуто вежливо.
Клейн и это вписал Анику в счет нанесенного морального ущерба.
«Ты мотовило, ты деньгам цены не знаешь!..»
Лекцию о бережливости и заработанной копейке Аник пресекает:
«Не трудись, мне то же самое мамин сутенер впаривал».
Такое сравнение окончательно доконало Клейна, он уязвился и пошел жаловаться Герцу.
«Ну что это, профессор, никакого спасу нет! Завели в доме животное — как дикого кота; ни мяса, ни молока, одни когти. Врет на каждом шагу, цены завышает — в борделе аж впятеро! Я говорю — предъяви мне чеки, а он их „потерял“, видите ли. Деньги на месяц за три дня спустил, вернулся в модельных штиблетах и белых носочках — „Кормите меня!“ Только и слышно — „Дай денег!“ Дал я двадцать талеров, он их через плечо швырнул и от злости за уроки сел. Не может это больше продолжаться. Скоро я ему врежу, он в долгу не останется — так и убьем друг друга. Надо что-то предпринять, профессор!»
«Идем», — Герц поддергивает манжеты.
Развалившийся у телевизора Аник мгновенно вскакивает и, защищаясь, выставляет вперед руки — правая кисть Герца поднята и обращена к нему ладонью. Как в эту ладонь уходит жизнь сиреневым ручьем, Аник превосходно помнит.
«Нет! Не надо. Я все сделаю, только скажите».
«Вон из дома. Чтобы духу твоего здесь не было. И не возвращайся, не впущу».
«Э… это как? я… да мне жить два месяца осталось!»
«Не мое дело. Живи сам, как знаешь, сколько сможешь. Вон!»
«Я не могу…» — Аник отводит взгляд.
«Ах, он не может!.. А без забот и задаром — он может!»
Аник молчит.
«Твоя работа — учеба. Ты должен экстерном закончить школу и получить аттестат. На этом условии ты будешь натурализован как репатриант со льготами для поступления в высшее учебное заведение. Забей себе в голову — неуч мне не нужен! и второе — быть невеждой просто стыдно! Я плачу за твое образование и имею право ставить условия…»
