Стела, окрашенная бронзовкой «под золото», побурела, краска потрескалась, пошла пузырями, на гранях незащищенный бетон осыпался песком.
«Имя ваше вечно…»
Буквы размыты, иные и не прочтешь — элементы их исказились, перекладинки выпали.
У облупленной звезды лежал одинокий засохший букетик из полевых цветов, который положили сюда, играя, дети.
Памятник надо восстановить.
У чинов глаза лезут на лоб, но они молчат. Они бы с радостью растратили деньги на банкеты, но иностранец не отступает от своей затеи и деньги считать умеет.
«Из какого материала?»
«Из базальта».
«У нас нет такого камня!»
«А что у вас есть?»
«Может, из гранита… но это очень дорого… и вам придется ждать, пока завезут камень».
«У меня ограничено время пребывания, а я должен убедиться, что заказ выполнен».
С этим не поспоришь!..
«Тогда берите бригаду, скульптора — и быстро ставьте монумент из мрамора в деревне, а из того куска гранита, что готовили на „Слава труду“, пусть выдолбят… как его… ну, памятную доску на улице в районе. Два лица, как на медали, и имена».
Клейн лично следил за ходом работ и присутствовал на открытии.
Позже, когда страну захлестнула волна переименований, жители улицы Братьев Тхор собрались на сход и отказались от новой инициативы. Им нравился гранитный барельеф, который установил иностранец, они им гордились и не захотели возвращать улице исконное название — Скоморошенная.
Глава 4
Комиссар де Кордова с профессиональным любопытством изучал посетителя. Это свойственно всем сыщикам, особенно оперативникам — с первых минут знакомства искать в человеке слабые места, чтобы знать, как подступиться.
Но гость — высокий седовато-рыжий мужчина в ковбойской шляпе — неприступен, как скала. Комиссар отражается в плоских зеркальных стеклах его очков.
Визитная карточка гостя оформлена лаконично — Аксель Гефенейдер, приват-доцент Мюнсского университета, отдел этнографии. Хм, этнограф. Что ему нужно в полиции?
Языком приват-доцент владеет в совершенстве, словно родился и вырос в Маноа.
«Я весь внимание, сеньор Ге-фе-ней-дер. Чем могу быть полезен?»
«Я читал газеты. Там сообщается, что вы занимаетесь расследованиями по наркосиндикатам…»
«Да, но почему это заинтересовало ВАС? Вы вроде бы другого профиля…»
«…и, в частности, делами, связанными с именем полковника Оливейра».
«А вас-то это как касается?»
«Я собираюсь убить Антонио Оливейра, — мирно, но уверенно говорит гость, — и хочу просить вас о содействии».
В кабинете воцаряется молчание.
«Надеюсь, я не ослышался».
«Отнюдь нет».
«И вы не шутите».
«Боже сохрани. У меня серьезные намерения».
«Сеньор Гефенейдер, я — комиссар полиции. Мой Бог — закон. Вина должна быть доказана, наказание определяет суд».
«Будет вам, комиссар, — лицо приват-доцента остается бесстрастным, но в голосе слышны более чем скептические нотки. — Вам ли не знать, чем кончаются процессы против магнатов. Если бы все было по закону, в Маноа не действовали бы „эскадроны смерти“. Да и у них руки коротки».
Оскорбительные намеки о бессилии властей де Кордова пропускает мимо ушей.
«Вы предлагаете мне соучастие в убийстве. Весьма любезно с вашей стороны, сеньор. За намерение не судят, новы понимаете?»
«Не убийство, сеньор комиссар, а справедливое возмездие. Приговор уже вынесен, осталось привести его в исполнение».
«Вы не здешний. Какое отношение вы имеете к…»
«Комиссар, вы слышали о беглых нацистах и о тех, кто им покровительствует?» — со стороны Герца это блеф, но блеф беспроигрышный.
«А-а-а, вот оно что! — де Кордова оживился. — Так бы сразу и говорили. Это меняет дело. Вы представляете Израиль?»
«Да, народ Израилев».
«„Моссад“? или агентство Визенталя?»
«Простите, я не уполномочен называть свою организацию».
«Ну это, в конце концов, не важно. Кому другому я бы отказал, но с израильскими спецами поработать приятно. Ваши акции — это шедевры! Знаете, просто завидно… Верный подход — не забывать и не прощать; вы по-хорошему злопамятный народ, не в обиду будь сказано».
«О, мы не злопамятны. Просто мы злые, и память у нас долгая, — добродушно улыбнулся Герц. — Значит, мы договорились. Просьба одна — никто, кроме вас, не должен знать о цели моего присутствия в Маноа».
«Хорошо. Я организую все, что в моих силах».
«Для начала мне нужен труп Пабло Айерсы, что лежит у вас в морге. Он должен исчезнуть, как если бы его выкрали».
«Та-ак… Это можно устроить. Сеньор Гефенейдер, вам следует иметь в виду, что к дону Антонио трудно подобраться. Его асьенда сильно охраняется».
«Он сам нас пригласит», — убежденно отвечает приват-доцент.
Похоже, у охотника за нацистами есть какие-то козыри в игре с полковником Оливейра.
Комиссар страстно желает узнать, на какой крючок будут ловить полковника, но приват-доцент с бригадой (на удивление малочисленной, у него всего двое забойщиков) — ребята скрытные.
Де Кордова считает себя вправе тайком присматривать за приезжими.
Он нашел им бунгало для базирования и людей для услуг. Гефенейдер отказался от креолов и взял чистокровных «индиос». «Они умеют молчать», — так объяснил он свой выбор.
Навестив израильтян, комиссар заметил, что индейцы чуть не бегом исполняют негромкие распоряжения приват-доцента. Чтобы они ТАК слушались белого — это он видит впервые.
«Что, очень добрый сеньор?»
«Он много знает, сеньор комиссар, — прямо-таки благоговейно отвечает парень-индеец. — Он знает наших мудрых стариков по именам».
«Бывали в наших краях раньше, сеньор Гефенейдер?»
«Да, в семидесятых, — скупо кивает Герц. — Я действительно этнограф, как ни странно. Моя специальность — забытые верования и обряды. Так сказать, наследие предков… Хотите кофе, комиссар?»
Пока безмолвная индианка прислуживает комиссару и рыжеволосому сеньору, Аник налаживает за домом спутниковую антенну — надо проверить, насколько надежна связь с цюрихским банком через космос.
«Внимательному человеку здесь есть, что искать, — наконец-то разговорился приезжий. — Паучьи яды; растительные токсины, изменяющие память… Но это пустяки в сравнении с эзотерическим опытом, накопленным индейцами. Вы не представляете, насколько он богат».
«Боюсь, не представляю. Они прекрасно ориентируются в сельве, могут найти еду там, где белый сдохнет с голоду или отравится, но эзотерика… Это по части вудуистов; правда, черных в Маноа мало».
