Губы его беззвучно шепчут: «Ма…», брови поднимаются.
Марсель спешит к нему, это идет Марсель, это она, она, как будто ничего не случилось и не прошло трех лет — быстрая, модно одетая, с расцветающей улыбкой, — вот сейчас она подбежит к нему…
Маленькая — на ладони уместится — видеокамера и фокусирующий микрофон, с каким натуралисты записывают издали птичьи трели, следили за ними через щель над приспущенным стеклом дверцы «вольво»; Клейн держал пальцы на рукоятках — объекты пойманы в прицел камеры.
Мысли Людвика судорожно заметались: «Не может быть. Нет. Это абсурд». Он утратил контроль над собой; Марсель ловко подхватила его под руку и повела, шепча:
— Па, идем, не будем привлекать внимания.
Несколько машин, как ждали этого момента, проехали, поворачивая с Университетской в разные стороны; шли люди — студенты, парочки, озабоченные и беспечные; сквозь шум в ушах до Людвика доносились звуки предвечерней улицы, но он не мог собраться, вернуть рассудок в трезвую колею; опять мозг осыпала стеклянная пыль страха, страх властно овладевал его мыслями, его телом — ноги Людвика вдруг ослабли…
Пройдя несколько шагов, он нерешительно попытался высвободить руку.
— Ты… ты…
— Да, это я.
— А-а-а… отпусти меня.
Еще чуть — и калитка! свободной рукой Людвик искал в кармане ключи, но пальцы плохо слушались его.
— Это же я, отец! — Марсель чувствовала, как он отстраняется, пятится к ограде.
— В-врешь… кто ты? а?! — Пальцы сжали ключи, это придало Людвику уверенности, но его изрядно трясло — нет, он не дрожал, то был внутренний, болезненный озноб, грозящий выплеснуться яростным воплем. Но — кричать? здесь, на улице, на виду у прохожих?..
— Правда, это я, — робко льнула к нему Марсель. — Я тебе объясню… Профессор Вааль, он…
— Герц? — выдохнул Людвик, выпрямляясь и уже твердой рукой отпихивая Марсель. Слабость его прошла, мысли забегали ровно и быстро, как колеса игрального автомата, — Герц, Герц, вот что он придумал — о-о! какой изысканный трюк! он много потрудился, — надо найти двойника, выдрессировать до совершенства… похоже, тут не обошлось без гипноза и психотропных средств; как в старых американских программах по контролю над поведением… а может, просто игра за деньги?.. И какой оригинальный сценарий! Сначала этот дурацкий звонок, потом явление двойника… Но… зачем он разрешил назвать свое имя? очень глупо с его стороны так раскрываться…
Людвик заставил себя улыбнуться:
— Та-ак… Прости, я… я растерялся. Но ты должна меня понять…
— Я понимаю, понимаю, па! это пройдет, обязательно пройдет, вот увидишь. Ты не веришь, я знаю, я вижу, но — поверь, пожалуйста. Я — на самом деле, я живая. Я расскажу, как это случилось, но давай сначала войдем… — Марсель спешила закрепить с трудом достигнутый успех.
Вновь колючий стеклянный туман волнами накатывался на Людвика, недолгим было отрезвление — «Двойник? но голос! мимика! движения рук!..»
«Я здоров, — убеждал себя Людвик, — психически я совершенно здоров. Это не галлюцинация. Проверить? спросить о чем-то давнем из семейных историй?., она хорошо подготовлена, начнет выкручиваться…»
Глядя куда-то сквозь Марсель, он потер ладони; ключи выскользнули из пальцев и упали к ногам; Марсель их проворно подняла.
— Я открою, па?
«Не могу, — думал Людвик, — не могу… Войти с нею в дом? нет, это невозможно… — и за шуршанием сыплющейся стеклянной пыли в голове возник вопрос Герца: „Хотите вы, чтобы Марсель вернулась, или не хотите?“
Впустить ее? и что дальше?., если это ОНА… бред, сумасшествие… спрятать ее у себя… отослать куда-нибудь — в пансион, или снять ей квартиру? восстановить ее во всех правах? как? на каком основании? потребовать у Герца свидетельство о воскрешении? это смешно… Нет, не стоит и думать! Мертвые не возвращаются. Это трюк, чудовищная шутка Герца Вааля. Каким бы способом он не добился такого сходства — это искусная подделка. Возможно, здесь замешана и Долорес — кто еще мог дать ему сведения о семье? у нее могли остаться на пленке записи голоса Марсель — с той поры, когда Долорес училась языку…»
Но неотвязные вопросы лезли и лезли в хрупкие шеренги мыслей: «Зачем все это? для чего затеяно? на ЧТО она запрограммирована? свести его с ума? что будут говорить люди: „С доктором Фальта творилось неладное, его видели с девушкой, похожей — да, чертовски похожей! — на его покойную дочь, она — эта девушка — жила в его доме, сьер Фальта стал мрачен, задумчив… у него не в порядке с головой? он нуждается в отдыхе, в лечении…“ Или же — показания свидетелей, если такие будут — „Доктор пришел с девушкой… потом крик, стук… девушка убежала, а в кабинете… это было ужасно, он лежал весь в крови, рядом валялось мраморное пресс-папье… как она выглядела? ее портрет стоял у него на письменном столе — да-да!..“».
Когда страхи облекаются в плоть слов, в голову лезет черт знает что.
— Па, что ты молчишь?
Людвик оглядел улицу — еще две машины припарковались на другой стороне, но его внимание привлек коричневый «вольво» — жаль, далеко стоит, не разобрать номера… «Оттуда следят? или еще откуда-нибудь, скажем, из сквера? или из какого-то окна?»
— Я не могу прийти в себя… — Людвику удалось поставить голос так, чтобы растерянность и сомнение выглядели более правдоподобно. — Это… просто невероятно. Ей-богу, я не знаю, что делать…
— Давай войдем? — предложила Марсель.
«Что может быть у нее под пальто? — вгляделся Людвик в опасную гостью. — Нож? пистолет? С тобой только войди, да спиной к тебе…»
— Хорошо… конечно, войдем. Дай-ка мне ключ.
— На, пожалуйста.
Стараясь держать ее в поле зрения, Людвик отпер калитку, пропустил ее вперед.
Дом, родной дом! здесь все до мелочей знакомо — бороздчатый черный ствол облетевшей акации, подрезанные на зиму кусты роз с аккуратной торфяной присыпкой под ними, мозаика бетонных плиток на дорожке от калитки до крыльца и три ступеньки к двери… Марсель шла легко, то и дело посматривая на отца; тот не отставал, глядя пристально на нее, и улыбался через силу, борясь со страхом и смятением. Крыльцо от калитки было — рукой подать.
— Откроешь сама? — набрав на вделанной в нишу панели код, Людвик протянул ей связку.
— О да! — Она без ошибки выбрала нужный ключ. Ну что же, и это при желании можно узнать — если есть время и деньги…
— Па, я люблю тебя… — Людвик стерпел поцелуй; Марсель, заметив, как он напрягся, сразу отодвинулась, глядя виновато, но с надеждой на понимание; потом повернулась, чтобы он — как раньше! — помог ей раздеться.
Это происходило, как в отрепетированной пьесе, где роли и движения заучены. Людвик безмолвно придержал пальто Марсель за плечики, пока она выскальзывала из него, затем перенес пальто на вешалку и разделся сам. Марсель подошла к зеркалу, ожидая найти на полочке перед ним свои вещицы — ощущение было такое, что она вчера ушла отсюда! — но набор мелочей под зеркалом неузнаваемо изменился. Однако надо поправить волосы, слегка припудриться и обновить на губах съеденную помаду — намерение столь естественное, что выполняется, не думая. Она стала искать по карманам пальто; в руку сразу попали массивные часы с браслетом — выложила их на тумбочку, найденные купюры сунула обратно; вот тюбик помады и пудреница Аны-Марии. Дочь вождя предпочитала более темные, пряные тона, но купить подходящее Марсель за целый день не догадалась — от волнения.
