Тогда почему к дому подъехала «скорая»? с доктором Фальта случился сердечный приступ от счастья?..
Он с оружием. На улице людно — но его это не остановит. Тихий выстрел, он тотчас садится за руль — и поминай, как звали. Это же смех — искать его по номеру «вольво»; кто поверит, что номер не фальшивый.
Неизвестно, что ждать от него. Может, секунда — и завтра заметка в «Эрценк Бастион»: «Щупальца политического террора дотянулись до нашего мирного Дьенна, Ана-Мария Тойя, студентка, вчера вечером на улице Сколем-бик… выстрелом в упор» — обязательно в упор, газетчики не признают дистанций, в упор и только, так в Сан-Фермине кончают судейских и левых.
Она хотела с ним встретиться, но не так.
Бежать — подставить спину.
Врезать ногой в челюсть — надо сразу, без промедления. Но счастливый момент стремительно уходит — он собран, готов блокировать удар, он начеку.
Один ли он? Отходя назад, Ана-Мария стремглав оглянулась — вдруг уже сходятся, берут в тиски? Скрутят, отключат и сунут в машину; потом ищи, королевская полиция, девчонку из Маноа — да кому она нужна?
— Огоньку не найдется? — спокойно спросил Клейн. «Ох, спиной чую, уже спешит сюда Долорес, сорвалась из сквера и бежит на подмогу…»
— Что вам надо? — приготовившись к отпору, резко спросила Ана-Мария.
— Зачем по чужим машинам шаришь?
— Я ничего не трогала.
— Еще бы ты тронула… Может, прокатимся?
— Спасибо, не надо, — Ане-Марии пришел на ум стишок: «От таких прогулок — Господи, избави! Утром ты очнешься где-нибудь в канаве…» — если вообще очнешься, а не… как там? «Был горячим малым, стал холодным трупом…»
— Смотри, пожалеешь… а то бы услышала что новенькое.
— Что не в свое дело ввязалась? я и так знаю.
— Ты умница. Ведь договорились — не лезь…
— А вы что с ней сделали?
— С тобой это никто не сделает.
— А я вас не боюсь. Пуганая уже.
Клейну вспомнилось — удар в замок, дверь настежь, детишки — как забитые щенята; которая из них была она? ха! самое время было вглядываться…
Ведь знает, что опасно говорить с ним на эту тему! все знает, бестия, но говорит.
— Вы зря здесь топчетесь, — Клейн обошел «вольво», приоткрыл дверцу. — Ее нет дома.
— Как?
— А вот так. Кончайте играть в разведку — не для вас игра. И шли бы вы отсюда… ну сама посуди — что ты в полиции расскажешь? это не протокол допроса — фильм ужасов будет. Видела кино «Восставший из ада»? Через полицию мно-ого шизиков проходит — и что плетут!., заслушаешься…
— А вы-то сами…
— А что — я? свидетели у тебя есть? квартирная хозяйка? А может, вы героином на пару ширяетесь… вот крыша-то от ширева и потекла.
Тут подлетела запыхавшаяся Долорес:
— Что случилось?!
— А ничего. До свидания, сьорэ Мендоса.
— Номер, запомни номер… — прищурилась Долорес вслед машине.
— Думаешь, настоящий? Слушай, он сказал — ее уже нет в доме!
— Что значит — нет в доме?
— Откуда я знаю?! Он мог выйти сзади?
— Да, там переулок… проследить надо было — но кто мог подумать… Что он говорил тебе?
— Убить грозился. И насчет Марсель — похоже, все правда.
— Это и без него было ясно.
— Влипли мы в историю… — Ана-Мария стала покусывать губу. — Нас из нее под музыку не вынесут, а?
— Они сами нас втянули, — сурово ответила Долорес. — Они знали, чем это может обернуться. Мне кажется, что до сих пор мы работали на них, и именно этого они хотели. Одного не пойму — чего они добиваются? залучить к себе доктора Фальта? Зачем тогда им нужна Марсель?
— А я вижу только, что сейчас мы к нему не пойдем. Там «скорая»; не иначе как с минуты на минуту и полиция подвалит. Не хочется мне объяснять, какие мы классные соучастницы… но как узнать, что с Марсель?
— Ладно! можно без конца об этом толковать — лучше уйдем отсюда.
* * *
«Только бы девчонка в машине не взбрыкнула, — думал Клейн, сворачивая с Фельтен-стайн к мосту Цезаря. — Скоро придет в себя — держись, Аник».
С востока транзитное шоссе проходило по «азиатской» окраине Дьенна, сквозь заводские районы и далее, через Восточный мост, мимо Старых Казарм — на мюнсскую трассу. Так он и поехал, чтобы сократить разрыв с Аником.
Они не связывались по радио — оба знали, куда им надо спешить.
Настоящие боевики не нервничают по мелочам — Клейн был спокоен. Он был уверен — что бы ни случилось в пути, Аник сумеет справиться с девицей, взвинченной до истерики, и вовремя доедет куда надо. Расчет профессора и его ассистентов был взвешен, продуман и учитывал любые мыслимые повороты событий; налет на кладбищенскую сторожку, пальба в прихожей Долорес, вторжение к Людвику — с точки зрения науки это все не стоило и плевка, важно было одно-единственное: что Марсель удалось вернуть к жизни.
«Она воплотилась и ожила, — думал Клейн. — Это удача! такая удача, что несведущему и представить трудно. С наукой все в порядке, наука правильная. Другое дело, что тяжко девчонке возвращаться — ох тяжко. Еще наплачется она досыта — и с родней, и со знакомыми. Надо бы с ней потеплей как-нибудь… поласковей, чтобы всякую слезу к нам несла, к своим… хотя — какие мы ей свои? Друзья-покойнички… Вот попалась в компанию вертихвостка! какие кандидаты были в бригаду Вааля — и мимо, никто не „завелся“ по-настоящему, а эта вдруг воплотилась целиком, с памятью, с рассудком. И что дернуло Герца ею заняться? вот так прямо, с пол-оборота — пришел в сентябре, скинул плащ: „Есть кандидатура. Здесь, в Дьенне. Через месяц мне нужно полное досье“. Проверили — девчонка! школьница! стихи и книжки! плавание и танцы! жила на три дома, ничего толком не умела… какой от нее прок? Герцу массаж по ночам делать? ну да, в своем-то городе, при живых родителях… Даже просто взять ее в дом Герца — горничной ли, секретаршей — нельзя; психанет, сбежит… что ее зря мучить? Нет, профессор уперся рогом — и ведь не ошибся, черт старый, удалось воплощение…
Все, ребятки — успех отметили, бутылку выкушали, заели яишенкой, — теперь будьте любезны за ней хвостом ходить, пока Герц не разберется, почему ж она все-таки воскресла. Научная проблема! надо в точности выяснить, отчего одни трупы восстают мигом, только свистни, а другие упрямятся, противятся, ждут, чтобы их — совсем по-христиански — зашили в мешок с балластом, прокатили в багажнике к морю, с почетом вывезли на катере в Шальморский залив и отдали морскому течению.
А потом? Что осталось — часов тридцать с небольшим, и циклу конец. Потом второй цикл — может, подлиннее… если выйдет. Дальше — третий. До того, как Герц составит мнение и сделает резюме. Дай бог, чтобы она привыкла жить ТАК. А то ведь Герц к науке строго подходит — есть у него в подвале и изолятор для тех, НАСТОЯЩИХ зомби, что с каждым циклом ближе не к жизни, а к смерти… Не хотелось бы ей туда обед носить».
