«К тому же не лучше ли сперва убедиться, что Царь-Дракон сдержит слово? А о Кусанаги я позабочусь позже».
Он увидел, как Сигэмори в толпе вельмож смущенно декламирует стихи прелестной танцовщице-сирабёси. «Теперь-то ты понял, сын мой, почему еще утром я не спешил умирать понапрасну? Слишком многое в мире стоит того, чтобы жить».
Подумав так, Киёмори перевел взгляд туда, где сидел воевода Ёситомо — чуть в стороне от других. Он выглядел отрешенным, далеким от праздного веселья, а смех его был натужен и пуст.
«Вот и славно, — утешился Киёмори. — Когда кончится пир, он улизнет к себе в Канто, бу^дет водить коней и вспоминать с тоской дни былой славы. Ноги его больше не будет в столице. Пока большую часть Минамото считают предателями, самого Ёситомо едва ли повысят, а значит, отныне нам, Тайра, нечего опасаться прежде великих Гэндзи».
К полуночи министры вышли от императора — огласить список новых чинов и наград, жалованных воинам-победителям. Киёмори едва сдерживал нетерпение, слушая, как царедворцы разворачивают свитки и воздают хвалу государевой мудрости и великодушию. Наконец прозвучало и его имя.
— «Властителю Аки, Тайра-но Киёмори, за проявленную на службе отвагу и ратную сноровку, вверяется во владение наряду с прежней землей Аки край Харима со всеми причитающимися пошлинами».
Киёмори вздохнул и согнулся в почтительном поклоне:
— Благодарствую за столь щедрый дар и ниспосланную мне честь служить императорскому дому.
«Пусть скромное, но все-таки достижение, шажок на пути к большому успеху. Что ж, будем рады и малому», — решил Киёмори и обратился в слух: награждение Минамото было еще впереди.
— «Властитель Симоцукэ, Минамото-но Ёситомо, за выдающиеся доблесть и усердие на службе его императорскому величеству жалуется званием помощника главы Левого конюшенного ведомства».
Киёмори прикрыл рот ладонью, чтобы не рассмеяться. По сути дела, начальник Конюшенного ведомства мог одинаково называться главным конюхом, а его помощник — и того меньше. Властителю крупной провинции подобная должность почти ничего не давала. Кое-кто мог даже счесть это оскорбительным. Конечно, любое придворное звание было само по себе почетно, однако конюший получал в распоряжение не воинов, а лошадей. Киёмори заметил в рядах старейшин совета тюнагона Фудзивары Иэнари, чей дом был сожжен во время взятия дворца Сиракава. «Интересно, не с его ли подачи полководец был так „щедро“ вознагражден?» — задумался Киёмори.
Ёситомо встал, пошатываясь от выпитого, и озадаченно проговорил:
— Поскольку сие ведомство было некогда под началом моего почитаемого пращура, я не устыжусь принять его на попечение. И все же не будет ли… не стоит ли «выдающаяся доблесть и усердие», как вы изволили их назвать, немного большего поощрения? По моим сведениям, истребителям врагов Драгоценного трона полагается обыкновенно не менее половины провинции. Вдобавок, как вам известно, я один из всего своего клана встал на защиту государя, выступил против собственного отца и братьев — поистине немыслимое деяние! — чтобы исполнить повеления законного владыки. Однако… я даже не получил права вхождения в государево присутствие, каковое мне было обещано до начала сражения, — и это за верную службу, которая, без сомнения, должна была принести мне куда большие награды, чем любому воину, одаренному сегодня почестями! — Ёситомо широко развел руки и окинул взглядом сидевших рядом вельмож.
Повисла неловкая пауза, которая вскоре переросла в низкий неразборчивый гул. Киёмори подался вперед, пытаясь вникнуть в слова переговоров. К его смятению, большинство сановников сочувствовали Ёситомо и были готовы поддержать его жалобу. Министры, что зачитывали назначения, посовещались и объявили, что удаляются для вторичного обсуждения вопроса.
Когда они вышли в соседнюю с залом Государственного совета комнату, вся знать, включая дам, бросилась наперебой обсуждать будущую участь Ёситомо. Киёмори взволнованно потирал подбородок. С одной стороны, император мог счесть притязания Ёситомо оскорбительными, что было на руку Тайра. С другой, если доводы Минамото его поколеблют — а государям свойственны подобные прихоти, — Ёситомо может добиться даже большей награды, чем он, Киёмори. Нелегко будет такое вынести. Киёмори уже задался вопросом, так ли уж пьян был его соперник и так ли наивен, каким казался.
Наконец министры вернулись, и знать притихла в ожидании свежего решения. Правый министр шагнул вперед с обнадеживающей улыбкой.
— Государственный совет рассмотрел жалобу властителя Си-моцукэ, и, с позволения его императорского величества, все мы согласны сменить назначение, жалуемое Минамото Ёситомо.
«Клянусь всеми босацу в раю, — проворчал про себя Киёмори. — Минамото меня обошел».
— Властитель Симоцукэ отныне лишается поста помощника главы Левого конюшенного ведомства. Его велено повысить до… главы Левого конюшенного ведомства!
Киёмори почувствовал, что невольно разинул рот. В толпе оторопевших вельмож раздались робкие вежливые хлопки. Такая ничтожная, символическая уступка в ответ на прошение Ёситомо хоть и не могла считаться оскорбительной, вместе с тем ясно показывала, что полководца не принимают всерьез. Киёмори оглянулся и уловил в его лице мимолетную вспышку ярости. Затем Ёситомо поклонился и сел, больше не смея настаивать на повышении награды.
Киёмори закрыл глаза и вздохнул, мысленно отблагодарив Царя-Дракона, всех босацу, покровителей клана Тайра, духов предков и всех богов, которые его слышали. Все шло именно так, как должно было.
Драконовы кони
В ожидании конюхов Ёситомо подпирал собой косяк вверенного ему конного двора. Запах вишен в цвету, долетавший из императорского сада, не приносил ему радости. Их аромат казался приторным до тошноты, будто с примесью запаха крови. Оттуда, где стоял военачальник, открывался вид на Лекарскую палату и императорское Ведомство виноделия, и можно было наблюдать плотников, которые починяли черепичную кровлю Чертога тысячи блаженств.
Советник Синдзэй долго пестовал идею о перестройке этой части дворца, пришедшей в упадок за последние годы. Он также поошрял возрождение старых аристократических забав, как то: грандиозных пиров, поэтических состязаний, праздников сумо. Всякий царедворец, казалось, не уставал славить Синд-зэя, говоря, что тот возвращает империи Хэйан-Кё изысканность прошлых веков.
Ёситомо не поддерживал всеобщего восторга но этому поводу. Раньше к воинам Минамото и им подобным относились как к деревенщине и не принимали в расчет, когда заходила речь о делах государства. «Если такие порядки вернутся, — подумал он, — ни мне, ни тому, что осталось от нашего рода, не придется рассчитывать на повышение».
Уж два года он томился на Левой императорской конюшне. К счастью, столицу ничто не тревожило: торговцам больше не приходилось заколачивать двери, да и вооруженные всадники лишь изредка встречались на улицах. К счастью, Ёситомо хорошо разбирался в лошадях и ввел много полезных новшеств, благодаря которым императорские ясли процветали. «Но с каких пор человека ценят за выучку да мастерство? — мрачно рассуждал он. — Все, чем здесь дорожат, — это родословная и вельможное покровительство. У меня же нет ни того ни другого».
