– Мужики, это все мелочи. Вот мы с парнями до Изменений в такую задницу попали, жесть! И ничего, выбрались. Подумаешь, зомбаки набегают. В первый раз, что ли? Тогда сама Зона против нас восстала, представляете?
Патриот ударил по струнам и затянул песню, известную любому, кто в молодости увлекался походами – «Мусорный ветер». Потом спел «Колыбельную киллера», мы дружно похохотали. Исполнив еще два походных хита, Патриот отложил гитару:
– Спать пора, уснул бычок. Завтра на рассвете выдвигаемся?
– До рассвета, – подтвердил я. – Надо будет еще зомбей раскидать, сколько на это времени уйдет – неизвестно.
Энджи поднялась и направилась к спальным мешкам.
– А вдруг это ночные зомби? Днем-то никто на нас не напал, – грохот стоял такой, что ей приходилось кричать. – Берушей случайно ни у кого нет?
Пригоршня захохотал, хлопнул себя по бедру:
– Ну, сказанула! Все равно что на войне беруши! Умора.
Энджи чикнула молнией спальника и отвернулась к стене. Вик улегся рядом, пресекая посягательства устремившегося к ней Пригоршни.
Мне как дежурному оставили место с краю. Я переместил контейнер с артефактом в середину помещения, взглянул на счетчик Гейгера: фон повышен в два раза, терпимо. Выключил горелку, и помещение погрузилось в полумрак, подсвеченный тусклым синеватым светом фонарика на солнечных батарейках.
Зомбаки не оставляли попыток прорваться, и никому не удавалось уснуть под грохот, хотя все честно пытались. Только Пригоршне все было нипочем, и он посапывал, запрокинув голову. Патриот тоже, вроде, спал. Или притворялся? Странный человек.
Если разобраться, то вообще команда странная и ненадежная: Вик – сиделец, который удивительным образом обо всем догадывается. Взять, например, артефакт – мгновенно ведь сообразил, что он защитит от ментальной атаки, словно знал о нем заранее. Или просто совпадение?
Грохот не стихал ни на минуту, вскоре он слился в шум волн, накатывающих на скалы. Глаза начали закрываться – взяла свое усталость. Шутки ли, с тридцатикилограммовым рюкзаком переться, отражать атаки мутантов. Да и хождение по территории, напичканной аномалиями, не дает расслабиться ни на минуту: в любой момент тебя может поджарить, расплющить, растворить в кислоте. Да еще атмосфера в отряде вынуждает постоянно ждать нож в спину. Даже ночью расслабиться не получится, придется бдеть, а завтра сонным, усталым, с рассеянным вниманием выдвигаться в путь.
Отсидев свои два часа, я собрался растолкать Пригоршню, но не стал этого делать, потому что Шнобель бодрствовал и сказал, что ему все равно, когда не спать.
Я улегся на его место в нагретый спальник и закрыл глаза. Наверху бесновались зомбаки, и если поначалу думалось, что они вот-вот прорвутся, то теперь грохот воспринимался как что-то само собой разумеющееся, и веки понемногу тяжелели.
С одной стороны, был шанс не дожить до утра. С другой – если не высплюсь, то завтра не выживу, нет гарантии, что ночью Патриот нас будет убивать. Так что лучше отдохнуть.
Мне снилась война: рвались гранаты, строчили автоматы, я куда-то бежал и волок чумазую, перепачканную копотью Энджи. Кто с кем воевал, было непонятно, но откуда-то я знал: остановимся – умрем.
Позади рванул снаряд, я упал, накрывая собой Энджи, и почувствовал жар ударной волны… И проснулся. Приоткрыл глаза: судя по всему, дело близилось к рассвету, потому что дежурил Патриот. Точнее, не дежурил, а рылся в рюкзаке.
Пришлось открыть глаза пошире. Вот чума, это ведь рюкзак Энджи! Увлекшись, он не оборачивался, делал все аккуратно и, пользуясь грохотом наверху, тихо. Мне тоже следует подкрасться к нему, не привлекая внимания. Я нащупал «глок». Стрелять не следует, пусть даже очень хочется.
Двигаясь медленно и аккуратно, я выбрался из-под расстеленного спальника, переложил пистолет в левую руку, взял нож. Шорох и звук шагов тонули в грохоте, который создавали зомби наверху. Надо подкрасться и приставить лезвие к горлу.
Выпрямившись, я двинулся к нему. И вдруг он развернулся, нацеливая на меня пистолет, его перекосило:
– Не стреляй!
Я молчал. Просто онемел от неожиданности. Он или совсем дурак, или слишком благороден и не стреляет в своих.
– Чего ты ждешь? – прошептал наконец я. – Я ж молчать не буду…
– Я думал, это не ты, а он. – Патриот кивнул на спящих, и глаза его блеснули ненавистью.
– Кто – он?
– Викентий – американский шпион! – шепнул Патриот. – И если он узнает, что я… Мне конец.
Понеслась вода по трубам! Неужели он во все это верит? Или комедию ломает?
– Ты серьезно? – я щелкнул пальцами у него перед носом. – Патриот, ты крест на его спине видел? Сиделец он, а не разведчик.
– Это прикрытие. Не порви Пригоршня на нем рубаху, он сам разделся бы и сделал, чтобы ты крест увидел. – Патриот спрятал «макарова» в кобуру, подошел ко мне и зашептал: – Понаблюдай за ним, он к девчонке примазался, потому что натовцам нужна карта.
– Отнять ее проще простого, – я решил глушить его аргументами. Не помогло: шизофреники безоговорочно верят в свой бред.
– Они все равно не сумеют пробраться, куда нужно: Зона не пустит. Кто бы что ни говорил, но Зона – живая. И еще я не уверен, что он идет именно за артефактом, там что-то большее. Не доверяй им, мой тебе совет.
Предлагаешь тебе доверять? Совершенный английский, айкью зашкаливает – не ты ли шпион под маской шута?
– Я свой, русский, – сказал он с акцентом на последнее слово. – Будь я вражьим шпионом, пристрелил бы тебя сейчас и инсценировал нападение. Позволь, поищу доказательства, – он повернулся к рюкзаку, я прицелился:
– Прекрати. Не стреляю тебя только потому, что не уверен до конца, – взгляд зацепился за выпавший из кармана рюкзака целлофановый пакет, где белела бумага. Неужели это и есть карта? Я указал на пакет: – Подними и дай мне.
Патриот выполнил просьбу, сквозь целлофан я рассмотрел таблетки: антиканцерлин, трамадол. Пару шприцев, какие-то ампулы. Не удержав любопытство, вынул одну: промедол. Это ж, вроде бы, наркотик? В аптечке должно быть обезболивающее, все логично. Трамадол тоже, вроде, болеутоляющее. Но антиканцерлин… Причем в одной из пластинок не хватало таблеток.
– Патриот, ты случайно не помнишь, рак по латыни не канцер случайно?
Патриот вытаращился и пожал плечами:
– Вроде да. А что?
Кинул ему пакет:
– Прочитай название таблеток. У нее рак легких. Слышал, как она кашляет? Панацею ищет. А ты – «шпион, шпион».
На душе стало гадко, я провел руками по лицу. Нахлынули мысли о несправедливости жизни, о бессилии перед смертью. Восставший разум, подогреваемый эмоциями, уверял, что жизнь Энджи в большей степени зависит от меня. Подумать только, эта искрометная женщина-огонь умирает.
