Я не стал настаивать. Понимал, что не смогу его переубедить, к тому же Шуко взрослый человек и сам знает, что делать. Вино, которое он налил в мой стакан, оказалось не красным, а бордовым, почти синим. Я сделал первый глоток, ощущая терпкий аромат на языке.
— Эти сукины дети создавали превосходное пойло, пока не передохли, — оценил Шуко.
— Где ты добыл бутылку?
Он поморщился:
— Можно сказать, что это подарок. Еще одна причина, чтобы свалить отсюда.
Страж увидел, что я не понимаю:
— Вчера узнал то, чего не стоило бы знать. Кое-кто из наших братьев гораздо грязнее на руку, чем можно было предположить. Не спрашивай. Даже вспоминать не хочу. Мне до смерти надоела ложь. Нас с детства убеждали, что быть здесь — это честь. Что наша работа важна, что мы единственный щит, закрывающий обычных людей от тьмы, которая ходит рядом с нами. Но на самом деле мы ничуть не лучше Ордена. Ты думал об этом?
Я задержал вино во рту, ощущая, как по языку расползается солнечное тепло одного из лучших виноградников мира, затем ответил:
— Думал. Ты прав. Мы ничуть не лучше законников. Преследуем свои цели, лжем, темним, убиваем и ищем выгоду. Все слова о том, какие замечательные мы и как плохи другие, хороши, когда тебе пятнадцать. Взрослая жизнь обычно расставляет все по местам. Для учеников Ордена мы всегда остаемся преступниками. И ровно наоборот — в школе не забывают повторять, насколько опасны законники для нас. Но по сути своей это не мешает стражам отправлять темные души туда, где им самое место.
— Возможно, ты и прав…
Шуко кашлянул в кулак и продолжил:
— Черт с ними со всеми. В мире полно темных душ, а с тем, кто лучше или хуже, пускай разбираются другие.
Внезапно его скрутил сильный кашель.
— Ты в порядке? — спросил я.
Цыган махнул рукой, мол, ерунда, не переживай, и, захрипев, с грохотом рухнул со стула на пол. Я бросился к нему, перевернул его на спину и увидел на губах бледно-желтую пену.
Я схватил его голову, чтобы он не разбил себе затылок из-за внезапного припадка.
— Все… нормально… пройдет. Сейчас… пройдет, — сквозь хрипы сказал он мне и попытался улыбнуться.
Меньше чем через минуту он был уже мертв.
Было душно, несмотря на распахнутые окна и дверь.
Долговязый Павел сидел на корточках перед Шуко, положив длинные руки на колени, и внимательно, точно ящерица, изучал тело. Гипнотизировал его взглядом, словно в любой миг ожидая, что цыган вскочит, рассмеется и скажет, что это всего лишь розыгрыш.
Он поднял взгляд, лишь когда пришла Мириам. Стремительная и резкая, она взметнула широкими юбками воздух, точно ветер, ворвавшийся в окно, едва не врезалась в меня, и я увидел, что в ее льдистых глазах таится тревога.
Мы не встречались с прошлого лета, и я был неприятно поражен тем, как изменилась моя учительница. Она выглядела уставшей, появились новые морщинки, губы стали тоньше, а щеки более впалыми. Между тем у нее все еще была волевая осанка и напор, который мог уничтожить даже горы. Возможно, если бы я не знал, что ее изнутри поедает болезнь, и магистр медленно, но верно проигрывает с ней битву, то не заметил бы никаких изменений.
— Я рада видеть тебя живым, — негромко произнесла она.
Сразу же за ней пришел Стёнен. Он был необъятно-толстым, с огромным выпирающим животом, складчатым затылком, покрытым рыжим пушком, с закрученными песочными усами и бородой. Передвигался он с трудом, опираясь на внушительную трость из черного дерева, все время отдувался, потел и сопел.
— Что произошло? — спросил он.
— Яд, вне всякого сомнения, — произнес Павел, встав резко, точно внутри него распрямилась пружина.
— Сомневаюсь. — Мириам заметила, что на столе стоят два стакана. — Ведь ты же пил, Людвиг?
— Да.
В следующее мгновение она оказалась слишком близко ко мне, чтобы я успел отстраниться, бесцеремонно взяла стальными, точно когти дракона, пальцами за подбородок:
— И как ты себя чувствуешь?
Я мягко убрал ее руку:
— Не планирую умирать, если ты об этом.
— Но он мертв. А ты нет. — Взгляд Павла мне не понравился. Так смотрит ящерица на еду. — Было бы неплохо получить логичное объяснение, почему ты жив, ван Нормайенн. Если, конечно, ты действительно пил вино.
— Я нечувствителен к большинству ядов.
Это было так. Благодаря тому, что со мной сделала София. Второй раз это меня спасает. Сначала пойло старг, теперь отравленное вино.
— Я говорил о логичном объяснении.
— Иного, прости, у меня нет.
— И как же ты приобрел столь полезные свойства?
— Гертруда помогла.
Стёнен усмехнулся в усы:
— Хорошо дружить с колдуньей. Это яд, Павел. Можешь не сомневаться. Даже название тебе скажу. — Он указал тростью на бледное лицо Шуко. — Желтые губы признак туманной ягоды. Хорошая отрава, хоть и действует не сразу.
Павел взял со стола бутылку и вылил ее содержимое в окно.
— Ненавижу отравителей. С новым днем рождения, ван Нормайенн.
— Нет повода для радости. У кого-то его уже не будет.
— Довольствуйся малым. Ты жив. Цыган превращался в залитую алкоголем свинью, и вино в конце концов его убило. Пускай и несколько иначе, чем я рассчитывал.
Я шагнул к нему, но Мириам положила ладонь мне на плечо, останавливая. На тот случай, если я не понял намека, она сжала пальцы, вцепившись в меня, точно гриф в кусок мяса.
Ну да. Она права.
Стёнен хмыкнул в усы:
— Не обращай внимания на Павла, ван Нормайенн. Он как змея, редко испытывает привязанности. Если, конечно, дело не касается его учеников.
Павел скривился:
— Пора уже успокоиться. Калеб не получит Тильду.
Стёнен, который являлся бывшим учителем Калеба, философски пожал плечами:
— Это решит совет.
Мириам тихо фыркнула:
— Вы как подростки. До сих пор грызетесь из-за красивых глаз, которые все равно вам не принадлежат. Совет поддержит Павла. Это всем понятно. Давайте оставим эту ерунду и обратимся к более серьезным делам. Кто принес вино, Людвиг?
— Шуко. Ему подарил кто-то из стражей.
Магистры переглянулись.
— Он сказал, чей это подарок? — Толстяк тяжело оперся на трость.
— Нет.
— И причину не назвал? Должен быть повод для дара.
— Не назвал.
Собственно говоря, я и не врал. Шуко не сказал мне ничего конкретного.
Стёнен задумчиво кивнул и вынес решение:
