Павел рассмеялся:
— Ван Нормайенн, ты поразительно ловко умеешь класть голову на плаху и отдергивать ее, когда топор уже должен перерубить тебе шею. Карл мне потом все рассказал. Если бы я знал, что твои подозрения строятся на словах обкуренного хагжита и трости с дурацкой резьбой, я бы никогда не согласился на такую авантюру. И ты бы даже не успел коснуться магистра палкой, как тебя бы уже отправили в самый глубокий подвал Свешрикинга лечиться от полоумия.
— Ну что же. Я рад, что до этого не дошло. После посещения подвалов маркграфа Валентина я их как-то недолюбливаю.
Внезапно он протянул руку и крепко пожал мою.
— Когда-нибудь такой риск доведет тебя до беды, ван Нормайенн. Или до совета. Благо в нем освободилось еще одно место. Удачи тебе в поисках темного кузнеца.
Он позвал Тильду, и они вместе ушли. Эрик снова был рядом.
— Она милая, — сообщил он мне. — А правда, что ты убил черта?
— Нет. Это сделал инквизитор.
— Все равно здорово. Я вот чертей пока не видел.
— Надеюсь, что и не увидишь. Против нечисти мы такие же бессильные воины, как и обычные люди.
Мальчишка подумал над этим, внезапно потянул носом воздух и наконец понял, куда мы идем:
— Конюшни крепости?
— Верно. Умеешь ездить верхом?
— Ну… — протянул он. — Не так хорошо, как хотелось бы, но нас учат. А куда мы отправимся?
— Никуда. — Мой ответ несколько разочаровал его. — Просто хочу познакомить тебя с одним другом.
— И твой друг живет в конюшне? — удивился тот.
— Сейчас сам все увидишь.
Я подвел его к знакомому стойлу, тихо свистнул, и огромный жеребец потянул ко мне шею.
— Ух ты, какой красивый!
— Его зовут Вьюн. На. Угости его яблоком.
Мальчишка, прежде чем я успел отреагировать, уже был внутри, протягивая плод. Конь посмотрел удивленно, он давно привык, что его боятся, а тут какая-то мелочь сама лезет под копыта.
— Это друг, Вьюн, — спокойным голосом сказал я, оставаясь наготове на тот случай, если знакомство пойдет не так, как я рассчитывал.
Тот фыркнул, подумал, но угощение принял. Затем пихнул Эрика мордой в грудь, так что тот отшатнулся и едва не упал.
— Кажется, он просит еще.
Я кинул ему второе яблоко, мальчик ловко поймал, откусил сам, остальное отдал жеребцу и, не удержавшись, привстав на цыпочки, погладил его по шее. Вьюн не возражал.
— А он чей?
Я посмотрел на них обоих и ответил:
— Думаю, что с сегодняшнего дня он твой.
История третья
Пожиратели плоти
— Весна, — со странной грустью произнес Проповедник. — Последняя весна.
— Почему последняя? — удивился я, поворачиваясь в седле.
Он шагал рядом с лошадью, похожий на аиста в клерикальной одежде, и лишь развел руками:
— Такое чувство, Людвиг.
— Последняя для тебя?
— Бог его знает. Вообще-то я имел в виду человечество. Юстирский пот не дает мне покоя. Как ты думаешь, есть шанс, что он не перепрыгнет через Южный океан на наш материк?
— Нет шансов. Можно мечтать и надеяться, но зараза всегда приходит, как ни закрывай от нее порты.
— Но ведь тогда, в Солезино, благодаря кордонам кондотьеров удалось остановить ее распространение в Ветецию и Литавию.
— Исключительно из-за удачного географического положения Каварзере. На юге герцогство закрыто горами, на всех перевалах и смотровых площадках находились колдуны, прибывшие из соседних государств. Вспомни-ка, как полтора года назад они боролись с теми, кто пытался уйти из страны?
Проповедник неохотно ответил:
— Они сжигали их. И зараженных, и здоровых. Если бы я мог спать, мне бы снились одни обугленные трупы. Сотни погибших.
— И десятки тысяч уцелевших.
— Жалкое оправдание грехов. Погубленная душа — это погубленная душа.
— К сожалению, во время мора теологические вопросы идут побоку. — Я придержал лошадь, чтобы она не повредила ноги, вся дорога была в ямах. — Но, возвращаясь к ситуации в Каварзере и нынешним проблемам, хочу сказать, что теперь гор, как естественной преграды, не существует.
— Но есть море. Вполне себе преграда, — возразил он мне.
— О да. Море. — Я небрежно указал рукой налево, где солнечные блики сверкали на ярко-синих волнах, бьющихся о высокий золотистый берег. — На востоке береговая линия изрезана и безгранична. Сотни лиг, друг Проповедник. И это не бесконечные заснеженные хребты, в которых всего лишь нужно перекрыть перевалы. Здесь же — нельзя поставить через каждые пятьсот ярдов по колдуну или аркебузиру. Слишком много людей потребуется. Тут не только мышь, тут стая драконов пройдет, и никто ее не заметит.
— В Каварзере тоже море имеется. И, как ты помнишь, зараза не пошла дальше. Не в При, не в Хунгу и даже не в Ветецию, которая под боком.
— В Каварзере всего пять пригодных для судоходства портов в природных гаванях. Во всех остальных местах течения, мели, камни и скалистые берега. Говорят, когда в Солезино появился первый заболевший, герцог отдал приказ, и его кавальери уничтожили все суда в портах, включая утлые рыбацкие лодки.
Проповедник вздохнул:
— Тем самым он обрек сотни своих подданных на бессмысленную гибель.
— И спас тысячи в соседних странах. — Мы снова столкнулись лбами на той же теме, что и несколько минут назад. — И умер сам, хотя мог бы попытаться сбежать от мора на собственном корабле.
Я вспомнил, как встретил герцога ди Сорца с его свитой на мертвой ночной дороге, ведущей из Солезино.
— Думаешь, кто-нибудь об этом припомнит через сто лет? — с какой-то печалью поинтересовался старый пеликан. — Что сильный мира сего поступил как правитель, а не как обычный человек? О нем забудут, как и обо всех нас.
— Такова жизнь.
Он с досадой махнул рукой:
— Какая это, к чертям, жизнь? Здесь даже молитва не поможет, хотя многие истово молятся в храмах, чтобы болезнь их не коснулась.
Тайны в том, что в Хагжите разразилась эпидемия, больше не было. Правители окрестных стран уже выпустили запрет на отправку кораблей на юг, а также прием судов с товарами из этих регионов.
Море только-только успокаивалось после холодных мартовских и апрельских штормов, начинался сезон судоходства, и военные патрульные корабли курсировали вдоль торговых маршрутов, разворачивая подозрительные суда. Но я понимал, что остановить всех невозможно. Безлунной ночью любое корыто может пройти на расстоянии вытянутой руки от корабельного носа, и его никто не заметит. А такое обязательно произойдет. Потому что разум людей часто пожирает жадность или страх.
