Он еще не успел понять, что с ним произошло, как его уже поставили на ноги перед царевичем.
– Афонька! Иконы… Не сметь! П-нял?.. – грозно спросил Иван.
– П-нял… – ответствовал князь Вяземский.
Иван несильно толкнул его в грудь, и тот мягким кулем повалился на пол, практически тут же разразившись богатырским храпом. Монахов сразу же отпустило; кулаки их разжались, искаженные злобной решимостью лица разгладились. После этого пир покатился ускоренным темпом к своему закату – то один, то другой опричник сползал со скамьи на пол, сморенный крепким монастырским медом, но были и такие, что уползали из-за стола на своих ногах.
Передав царевича с рук на руки монастырскому игумену, друзья наконец уединились в предоставленной им келье. Едва дон Альба закрыл дверь, как Ероха прошипел заговорщицким шепотом:
– Такой случай… Когда еще будет такая возможность? Опричные все мертвецки пьяны. Хватаем царевича и бежим! Отсюда до Ярославля чуть боле ста верст. Возьмем с собой заводных лошадей – и галопом домой! Пока эти проспятся, мы уже далеко будем.
– Ох, Ероха… – охнул в ответ ему Силка. – А ежели мы уедем, а игумен, монахи начнут этих будить?
Валентин ожидал увидеть в его глазах страх, но не увидел ничего, кроме рационализма и трезвого расчета.
– Гм, – хмыкнул дон Альба. – Не такая уж глупая идея, как кажется с первого взгляда. Каррамба! Без царевича эти… Опричные превращаются в ничто! Они теряют это… Законность! Опричный договор изорвать, а в слободу послать пару казачьих полков. Пусть они ее в кольцо возьмут и держат до тех пор, пока опричные либо сдадутся, либо с голоду подохнут. Ересь жидовствующих вновь запретить, а кто ослушается – на костер его!
– Молодцы, – похвалил друзей Валентин. – Особенно дон Альба. Целую программу действий разработал. Вы мне только на один вопрос ответьте. Когда Иван завтра от пьянки очухается и спросит, куда это мы впятером направляемся… Что отвечать будем?
– В Ярославль… – пискнул Силка.
– А если он скажет, что не хочет в Ярославль, а хочет в слободу? Тогда что? Повяжем и мешок на голову наденем?
– Можно и так, – буркнул Ероха. – Смотри сам, тебе виднее.
– А может, мы его вообще того… – Валентин чиркнул себя пальцем по шее. – А за царевича выдадим вон… Силку! И у Никиты Романовича с его бандой больше не будет ничего. Ни царевича, ни законности. Как, Силка, справишься?
На мгновение в келье установилась абсолютная тишина, прерванная доном Альбой:
– Каррамба! Ты прав, Михайла. Идея Ерохи все-таки глупая. Следуя ей, мы неизбежно совершим тягчайшее из преступлений – поднимем руку на помазанника божьего.
– Слава богу, сообразили… – подытожил Валентин.
– Почему же ты тогда запретил нам сегодня пить? – недовольно проворчал Ероха.
– А-а… Сейчас покажу. Силка, достал пилюли?
– Достал.
Силка на открытой ладони протянул Валентину два небольших темно-серых, почти черных шарика. Валентин взял один из них и протянул его Ерохе.
– Пробуй. Под язык его. – Кивнул Силке: – А второй тебе. Пробуй. – И тот и другой засунули пилюли в рот: Силка – охотно, с полным доверием к товарищу, а Ероха – состроив недовольную гримасу. – Представьте, что это кусочек сахара. Ну, как вкус?
Силка пожал плечами.
– Никак.
– Дрянь, – веско заявил Ероха.
Через некоторое время поведение «испытателей» изменилось. Силка расплылся в блаженной улыбке, а Ероха по-прежнему сидел с брезгливой гримасой на физиономии.
– Забавная пилюлька, хи-хи, – хихикнул Силка.
Ероха же пожал плечами.
– Ничего хорошего. Вкус дрянной.
– Хватит. Все понятно. – Валентин решил прекратить эксперимент. Ему уже было все ясно. – Давайте их сюда. – Он протянул открытую ладонь. – Я их потом в отхожее место выброшу.
– Хи-хи, – вновь хихикнул Силка, вынимая остаток пилюльки изо рта. – Это что же такое, Минь? Я будто пьяный, но… Как-то иначе. Смеяться хочется.
– Дрянь, – вновь повторил Ероха, доставая пилюлю изо рта. – Вкус отвратительный и… Не чувствую ничего. – Он попробовал подняться и, покачнувшись, едва встал на ноги. – Что такое? В голове ясно, а ноги заплетаются…
– А-а… Значит, и тебя достало.
– Так что это за пилюли, Михайла? – наконец проявил интерес дон Альба.
– Дурь… Дурман-трава.
Валентину предстояло объяснить людям шестнадцатого века, что же такое наркотики и почему они столь опасны для каждого отдельного человека и общества в целом, что наркотическое опьянение, в отличие от алкогольного, давно принятого обществом и освященного традицией, является абсолютным табу. Он предполагал, что это будет непросто, и уже готовился к длительному разговору, в котором ему придется растолковывать друзьям малейшие нюансы поведения человека, находящегося в девиантном состоянии. Но, к его удивлению, дону Альбе, по крайней мере, ничего не пришлось объяснять.
– А-а… Понял, – сказал он. – Я сталкивался с таким в Новом Свете. Там многие местные жуют листья одного растения. Говорят, что это добавляет им бодрости и сил. Ну, кое-кто из наших перенял эту привычку у туземцев. Точно. Поначалу добавляет. Но потом к ним привыкаешь, и для того чтобы у тебя были хоть какие-то силы, приходится жевать эти листья постоянно. Каррамба! В результате они превратились в рабов этого растения.
– Вот-вот, – обрадовался неожиданной помощи Валентин. – Пилюли эти из той же самой песни, что и листья, о которых дон Альба говорит. Одним словом, дураком от них полным делаешься. – Это он сказал, уже обращаясь непосредственно к Ерохе и Силке.
– От меда и вина я тоже вроде не умнею, – как бы для справки заметил Ероха.
– Потому мы в свое время и договорились пить бросить. Забыл? – укорил товарища Сила.
– Короче говоря, парни, дурман-трава эта самая – гадость запредельная. Кто ее потребляет, тот очень скоро в скота превращается. И отказаться от нее он уже не может. Этим она гораздо хуже любой водки. Ее даже лучше и не пробовать.
– Зачем же ты тогда нам ее давал? – упрекнул его Ероха.
– Это чтобы вы знали врага в лицо и ненароком на нее не подсели. Мало ли… Может, и вам бы ее подсунули, как царевичу.
– А царевичу, думаешь, ее нарочно?..
– Уверен, – твердо заявил Валентин. – Похоже, кому-то очень не по нраву наше появление в слободе и то, что царевич ввел нас в самый ближний круг. Боятся, что начнет сказываться наше влияние на него и в один прекрасный день уедет царевич с нами в Ярославль. Но не так, как вы сейчас предлагали, – силком, а по своей доброй воле. Тогда уж точно конец настанет и опричному движению, и прочей сволочи. Вот они и стараются его еще одним крючком заранее зацепить. Так что, похоже, кто царевича на дурман-траву подсадил, тот самый наш главный враг и есть.
