– Эй, Михайла, ты что? Тебе дурно? – Это Никита Романович забеспокоился, увидев, что его молодой собеседник вдруг побледнел.
– Нет-нет, ничего… – ответил Валентин, вновь возвращаясь мыслями в небольшую сводчатую комнату, в которой заседал Малый совет. – Известия… Сами понимаете…
Да, да, они понимали. Несмотря на то что Михайла был чужим, земским, почти все обитатели слободы успели проникнуться к нему и его друзьям добрыми приятельскими чувствами.
– Отведите-ка его домой, пусть отдохнет, – кивнул Никита Романович Басманову и Яковлеву-Захарьину.
– Ничего… Я сам, – попробовал воспротивиться Валентин, но от провожатых ему избавиться не удалось. Так и дошел он до своего двора в сопровождении то ли заботливых друзей, то ли конвоиров.
К великому удивлению Валентина, эта катастрофическая новость была воспринята его друзьями более-менее спокойно. Большее огорчение даже вызвало то, что царевич из-за этого так и не женился и не венчался на царство. Общую точку зрения высказал, наверное, дон Альба, когда подытожил:
– На войне так часто бывает, Михайла. Враг может выиграть отдельное сражение. Даже два и три, и четыре. Но это еще не значит, что он выиграл войну. Ты же сам говорил нам, что главное – убить Рыбаса-Веттермана. А после этого все наладится. Шанс найти и убить его мы еще не потеряли. Так стоит ли расстраиваться? А вот то, что мы до сих пор не нашли этого голландца… Как его?.. Бомелия! Это плохо. Надо продолжать искать, Михайла.
Столь философское отношение друзей к поражению буквально вселило в Валентина новые силы. А через день после получения известия от царевича в слободу вернулась царица Мария со своими присными, сообщив, что царевич Иван еще на какое-то время задержится в Москве.
Слободские ворота перестали держать запертыми круглые сутки. Валентин тут же предложил друзьям воспользоваться появившейся возможностью и ехать в Москву, к царевичу, чтобы быть поближе к эпицентру событий. Но Ероха с Силкой остановили его, прибегнув к следующим аргументам: «Не надо делать резких, неожиданных поступков. Нас здесь знают, к нам здесь привыкли, нас здесь считают за своих. Не надо давать повода тому же Никите Романовичу не доверять нам и ждать от нас какого-либо враждебного действия. А так рано или поздно, действуя осторожно, исподтишка, мы дождемся нужного момента и ударим наверняка». То, что эти слова были сказаны Ерохой и Силой, произвело на Валентина особое впечатление. Парни стали мудры не по годам. И поданный ими пример отношения к действительности (их действительности, кстати, их жизни. Ведь у них, в отличие от Валентина, не будет возможности прожить еще одну жизнь) заставил и Валентина прекратить дергаться и суетиться в попытках срочно найти ответ на изменившуюся ситуацию.
Московская резня, нарушив хрупкое равновесие, сложившееся между земщиной и опричниной, коренным образом изменила ситуацию. Теперь никто и не вспоминал о подписанном когда-то договоре, делившем земли державы на земские и опричные. Теперь волости и уезды по собственной инициативе стояли в очереди, чтобы записаться в опричнину. Соответственно и об ограничениях, наложенных на царскую дружину, было позабыто.
Теперь каждое утро у ворот слободы собиралось несколько сот добровольцев, желающих записаться в опричное теперь уже войско. Когда ворота открывались, добровольцы выстраивались в очереди, ведущие к нескольким столам, поставленным прямо на площади. Когда очередь доходила до конкретного добровольца, пара опричников тут же бегло проверяла его боевые качества и оценивала физическую подготовку, а уж если они давали добро, доброволец подходил к столу, и сидевший за ним дьяк записывал добровольца в опричные.
Желающих было так много, что разместить их в слободе нечего было даже и думать, поэтому сформированные сотни, получив обмундирование, тут же отправлялись в Москву, к царевичу.
Дона Альбу привлекли к отбору добровольцев, а Сила, Ероха и Валентин околачивались на площади, наблюдая за сим необычным зрелищем.
Народ в очередях к столам стоял в основном молодой, лет двадцати или около того, но иногда попадались и перестарки за сорок. Таких, как правило, сразу же разворачивали, отправляя восвояси. Каково же было удивление Валентина, когда в одном из таких перестарков он узнал хозяина своего браслета. Того самого «кудлатого», с руки которого он в дешевой орловской распивочной сорвал оловянный браслет с коротконогой собакой.
«Кудлатый» заметно нервничал. Он не мог не заметить, что с людьми его возраста даже не разговаривают, сразу отправляя их туда, откуда пришли. А попасть в опричное войско, судя по всему, ему было край как необходимо. Одежда его явно знавала лучшие времена, а сапоги пребывали в таком состоянии, что приличнее было бы поменять их на лапти с онучами. «Кудлатость» его со времени их последней встречи с Валентином только увеличилась, став уже просто неприличной. Завивающиеся в мелкие кольца черные волосы, лезущие из-под шапки во все стороны, и огромная борода во всю грудь явно требовали срочного вмешательства цирюльника.
– Видишь вон того чернобородого? – Валентин указал Силе на «кудлатого».
– Ну… Вижу.
– Приведи его сюда.
«Кудлатый», подойдя к позвавшим его богато одетым молодым людям, держался не то чтобы с подобострастием, но крайне осторожно и аккуратно, с большим тщанием подбирая слова при ответах на задаваемые вопросы.
– Как зовут тебя, человече? – обратился к нему Валентин.
– Здравствуйте, ваши светлости. Зовут меня Григорием, прозвище Скуратов.
– Скуратов – это родовое прозвище или личное?
– Отца моего народ прозвал Скуратом
[4]
, а я, стало быть, Скуратов.
– А родовое прозвище есть? – поинтересовался Валентин.
– Есть, как не быть… – «Кудлатый» замялся, распространяться на эту тему ему явно не хотелось.
– И каково же оно? – продолжал настаивать заинтригованный Валентин.
– Бельский… – нехотя выдавил из себя собеседник.
– Случаем, не из князей ли Бельских ты, Григорий? – не сдержав улыбки (уж больно не вязался внешний облик «кудлатого» со словом «князь»), уточнил Валентин.
– Не из князей, нет… Но род-то тот самый. Мы только из младшей ветви его. А те Бельские князьями стали уже после разделения. Но я не люблю говорить об этом, потому как нищ и гол, а пустобрехом перед достойными людьми выглядеть не хочу. Раньше у меня хоть была одна вещица, доказывавшая мою принадлежность к этому славному роду, так и ту потерял.
– Что за вещица?
– Браслет. Простой оловянный браслет. На нем собака необычная изображена. С короткими ножками и длинным хвостом. Все, кто видит эту собаку, считают, что таких собак не бывает, что это выдумка. Но все Бельские знают, что такие собаки были у основателя рода. Великий охотник он был. А собак таких вывел, чтобы на лис охотиться. Когда лиса, прячась от охотника, ныряет в свою нору, охотник пускает за ней свою коротконогую собаку. А та на своих маленьких ножках куда хочешь залезет. И хвать там лису!.. – Стоило Григорию Скуратову заговорить об охоте, как в глазах его сразу же вспыхнул огонек азарта. «Кудлатый», видимо, так же, как и его далекий предок, был страстным охотником. – А длинный собачий хвост снаружи-то остается! Пес, когда лису схватит, начинает хвостом крутить! Быстро-быстро! Вот хозяин его за хвост из норы и вытаскивает.
