— Вблизи, — сын и внук промокнул губы салфеткой, — пылает и плавится, как и обещали.
Весело поглядел на физиономии отца и дела.
— Ширпотреб. Но Киру надо попробовать что-то в этом роде. Вправить… предпочтения.
— Милорд? — вопросительный императорский голос вернул адмирала в здесь и сейчас.
— У меня просьба, сир, — Олаф Эстергази помедлил, потому что Император не должен был ему отказать. Ни в коем случае. — Возможно, вы сочтете ее экстравагантной. Я прошу аудиенции у вашего деда.
Белобрысые императорские брови взлетели вверх. Потом чуть опустились, хотя напряжение на лице сохранилось.
— Мне следовало знать, что сокровенные тайны императорской фамилии повторяются шепотом в каждой кухне. Ужо найду я и у Эстергази скелет в шкафу.
— Я готов предоставить в ваше распоряжение свой собственный скелет. Я прошу… нижайше.
— Ох, вот нижайше-то не надо, — буркнул Кирилл. — Не такое уж приятное… явление, скажем прямо. Но если вы настаиваете…
— Да.
— Ну, пойдемте тогда.
Судя по лицу, Император не был в восторге от этой идеи. Но — шел впереди, указывая дорогу, сперва через личный выход из кабинета, в лифтовый холл, в стальную капсулу, где предложил пожилому адмиралу сесть и взяться за поручень, прежде чем та стремительно ухнула вниз. Где-то в нижних этажах капсула остановилась, Кирилл вежливо выпустил гостя вперед себя.
Опираясь на трость и прищурившись, адмирал огляделся, узнавая коридоры старого крыла, пустынные и, кажется, даже слегка пыльные. Он не был тут лет двадцать. Совершенно иной стиль. Вместо небольших функциональных помещений вдоль осевой линии, снабженных выразительными граффити для простоты ориентировки — громоздкие многооконные залы, переходящие один в другой. Или не переходящие. Причем это не решительно не поддавалось никакой логике. Кипение имперской деятельности осталось там, выше, а тут не попадались не только служащие, но даже автономные дроиды, наводящие чистоту.
И еще тут не было мебели. Совсем. Ни диванов, ни картин, ни ваз с вензелями, создававших тяжеловесный имперский шик. Только выцветшие панели и пыль. И эхо шагов в две переплетающиеся нитки, сопровождаемые стаккато трости как мементо мори.
Последнюю дверь Кирилл отпер своим ключом.
Некоторое время они стояли на пороге огромного зала, почти ослепнув от света, лившегося через бронестекло во всю стену. Потом Кирилл прошел в центр зала и неожиданно сел прямо на пол, спиной к Эстергази и лицом у окну, словно выведя ситуацию из схемы «государь-подданный», а также предоставив Олафу действовать на свое усмотрение. Самоустранившись. К слову — взгляд со стороны отлично у него получался.
Адмирал, разумеется, узнал комнату. Панели одной стены так и остались оплавлены. Глядя на них, он так и не знал, принесло ли это больше шока или облегчения.
— Никак Эстергази? Ну, я и представлял себе что-то в этом роде: иконостас… и ишиас.
Адмирал знал, чего следует ожидать, но при звуках этого высокого надтреснутого старческого тенорка сердце в груди чуть не разорвалось. Колено преклонять не стал — сделал себе скидку на возраст, на последовательную демократизацию общества, да и ритуал обращения к мертвому императору едва ли вошел даже в стадию разработки. И, судя по паузе, Император Улле не преминул это отметить. При жизни он был весьма чувствителен к выражениям пиетета.
— Я мог бы предложить тебе сесть, — произнес голос Императора, — но они вынесли все.
— Ты сам вынудил, — откликнулся Кир. — Зачем швыряться мебелью в дроидов и ни в чем не повинных слуг?
— У меня есть веская причина быть раздражительным. Меня убили в собственных покоях. Первый визит за четверть века… Впрочем, немудрено. Избирательная верность все так же характерна для Эстергази?
— Никто не сделал для династии больше, Улле. Мы спасли твоего внука.
— Вы могли попытаться спасти меня.
— Мы не участвовали в перевороте, — твердо сказал Олаф. Его очень затрудняло отсутствие у собеседника глаз и самого лица. Некуда смотреть и некуда адресовать слова, разве в пространство. Впрочем, если вспомнить обычное выражение глаз Улле, когда тот бывал не в духе — почти всегда в последнее время при жизни — этому обстоятельству можно бы втихую и порадоваться. — И я уверен, ты знаешь, что мы делали потом.
— Я знаю. Я разговариваю с внуком, когда он находит для меня время и когда у него подходящее настроение. Это случается реже, чем следовало бы. Немудрено — он ведь продукт Эстергази. Не думаю, чтобы он лукавил предо мной сознательно, но его видение — с ваших слов.
Взгляд Кирилла выражал усталую иронию и нечто вроде «я вас предупреждал».
— Очень мелодраматично. Конечно, вы не могли прийти на помощь мне. Здесь было слишком горячо. Вы предпочли вывезти невесту наследника, Лору Геммел-Чиорра, которую по существу никто не охранял. Кому бишь принадлежала эта блестящая идея налета на генетический банк?
— Моей невестке Адретт.
— О да, конечно, — ехидный смешок из пустоты вполне охарактеризовал отношение Императора Улле к ненордическим этносам вообще и к леди Адретт в частности. — Твой мальчишка в кресле пилота, вероятно, с очень большими глазами, твоя невестка с бластером и пузом, не забывающая демонстрировать Лоре твердость духа зиглиндианок, сам несгибаемый ты для придания операции имени и статуса. Я удивлен, почему кино не сняли. Или сняли? Чудная пропагандистская картинка! По крайней мере, для моих генов вы выбрали чистый сосуд.
— А вот этого не будет, — вполголоса произнес Кирилл. — Я сказал. Насчет Адретт я предупреждал неоднократно. Кому-то здесь этот наци-бред может показаться утомительным и скучным.
— Генетический материал твоего сына и Лора Геммел-Чиорра, а также избирательная верность Эстергази в совокупности оказались равны твоему внуку на престоле Империи.
— Эстергази бесхитростные и честные, как молот Тора? Бросьте. Дорого бы я дал, чтобы увидеть, куда на самом деле был направлен тот бластер! Козырная карта, которую Эстергази вынули из рукава в нужный момент, когда гражданская бойня грозила пожрать самое себя. Компромиссный фактор. Но твой сын жив, а мой — нет.
— Мой внук, будучи еще эмбрионом, закрывал собой твоего… покуда его везли в аптекарской бюксе. И вот теперь твой внук жив. А мой — нет.
— Он был истинным Эстергази… конечно?
— Он был от рождения крылат.
Возвращаясь обратно старыми пустыми коридорами, а следом — капсулой лифта, осуществлявшей связь меж явью и миром теней, Олаф Эстергази был молчалив и задумчив. Кирилл поглядывал искоса, вопросительно. Потом заговорил.
— Большей частью он раздражен, но иногда дает дельные советы. Я фильтрую, конечно. В конце концов — единственный живой родственник. Ну не живой… но доступный общению. Леди Геммел-Чиорра не сочла факт моего существования достаточно веским, чтобы остаться на Зиглинде.
