В первую очередь — шерстяные носки! Огромные, мягкие, пушистые, теплые носки на ступни-ледышки, которые не чувствовали боли и в которых уже почти не прощупывался пульс. В поисках носков Натали вывернула на пол всю сумку, попутно обнаружив в ней рубашку из клетчатой фланели и узкие трикотажные рейтузы с начесом. Сгребла все это в неряшливый ворох и устремилась в ванную: горячий душ, почти кипяток, спасет ее...
Заперто. Облом, как сказал бы сын. Норм успел раньше. Не слишком вежливо с его стороны, и не слишком умно с ее — торчать тут под дверью. Пришлось со всем барахлом тащиться в рубку, делая вид, что... впрочем, неважно. Никакого вида делать не пришлось, потому что Кирилл был до крайности озабочен напичкать ее адсорбентами. Три или четыре угольные таблетки и еще ложку масла и два стакана горячего молока. Непонятно, что он имел в виду, но еж, в который от всей этой стрельбы и нервов превратился ее желудок, кажется, пришел в доброе расположение духа. Исчезла навязчивая, раздражающая боль, и, расположившись на диванчике, Натали, не смущаясь присутствием императора в потрепанном смокинге, натянула носки.
— Кирилл, вы уже проверили координаты?
— М-м-м... признаться, нет. Я пытаюсь выяснить, как давно был нанят этот оркестр. До того, как наш друг продал столь респектабельное заведение, или уже после того, как Деннис Как-Его-Там купил его. Это дало бы нам ответ на многое. Мне хочется избежать пальбы в дальнейшем.
— А смысл? Патрезе остался позади...
— Пока неясно, кто был мишенью убийц. Как выяснилось в процессе беседы, никто из нас — ну, кроме, возможно, Норма, если ему вдруг есть что скрывать! — не сохранил инкогнито. Вы же не станете отрицать, что кое-кому будет проще, если Император Зиглинды перестанет существовать не только как номинальная, но и как потенциальная фигура?
Натали отвлеклась. По понятной причине все ее внимание было приковано к двери душевой: отсюда, из рубки, просматривались все входы и выходы. Игрейна переговаривалась с Нормом через щель, от значительности аж поднимаясь на цыпочки.
— Мэм, — сказала она, входя в рубку, — мне нужен пинцет, сканер, хирургический клей, эластичный бинт и еще чем обеззаразить рану. И если найдется местное обезболивающее, — тут она понизила голос, — я была бы признательна. В нем уймища осколков!
И никто из нас не заметил? Оставили кровавые дела ребенку? Натали, сорвавшись с места и предоставив Кириллу рыться в его аптечках, ринулась в санузел, и только возле самой двери притормозила.
— Я умею оказывать первую помощь и крови не боюсь, — гордо заявила девочка, проходя мимо.
А вот Натали, признаться, боялась. Хотя тоже умела. Обязана уметь, как пацанья матушка и бывшая стюардесса. Но помочь позвали не ее. Спасибо, хоть дверь перед носом не захлопнули! Норм, во всяком случае, глянул в ее сторону диковато. Судя по количеству окровавленных тряпок в мусоре, тут впору службу спасения вызывать.
Что она видела дальше — затруднилась бы ответить. Слышала, как звякало стекло о фаянсовую раковину, как струилась вода. Красные пятна на белом и сдавленное шипение — от боли. Сдержанные — шепотом! — порицания Игрейны и попытки оправдаться: все же правильно, рука левая, мякоть, все другое было бы хуже. Бок... ну а что — бок? Уйти и оставить их только вдвоем было бы нечестно.
— Нас можно резать, — приговаривала Игрейна, — мы и в лице не изменимся. Нас можно лазером жечь, мы будем изображать из себя этого... как его, древнего?.. а, Сцеволу. И куда только девается ваше мужество при виде пузырька со «щипалкой»?
— УФ-антисептик — и наше мужество остается при нас, — высказался капитан «Балерины» из-за дамских спин. — Режущее оружие — фу, как это брутально! Лазер — вот оружие современности, он и наносит рану, и дезинфицирует ее. А «щипалку» придумали женщины-садистки, чтобы смотреть свысока. Мать Безумия, ты что, весь потолок в себя собрал?
— Ультрафиолет убивает далеко не все бактерии, — возразила Игрейна. — На многих обитаемых планетах есть микрожизнь, которой совершенно наплевать на излучения. Даже жесткие.
Смотреть свысока. Угу. А он еще лучше, чем... Н-да, какая ерунда лезет в голову. Нет, по жизни это, конечно, не ерунда, всех касается, все под этим ходим, но — не вовремя!
Люблю, когда тело выглядит твердым, отлитым из бронзы.
Наконец все стало так, как оно должно быть. В том смысле, что женщина просыпается первой и готовит завтрак. Кто-то ощущает полноту жизни, только убегая темными подвалами и пригибаясь под обстрелом, но, спасибо, я лучше сырники пожарю. Можно, конечно, попросту .залить мюсли йогуртом, но в холодильнике нашлась упаковка творога и сухофрукты. Пять минут незначительной возни — и готова горка аппетитных горячих кругляшей с изюмом внутри. Все ж не сухомятка. Взрослые, судя по личному опыту, с удовольствием едят то же, что и дети. К тому же у нас тут есть и дети, и раненые, и подозрительные на язву — в ассортименте.
Кирилл, заспанный и помятый, разбуженный запахами, втянулся в кухню, нагрузил сырниками одноразовую тарелку, поколебался между сметаной и джемом, в результате залил их тем и другим, прихватил кружку с кофе и вернулся к себе в ложемент. Сырники он брал рукой, обмакивал в сметану, затем — в джем и отправлял в рот целиком, не отрывая глаз от монитора навигационной деки, и при этом время от времени что-то вбивал в клавиатуру — медленно, тыкая указательным пальцем левой руки.
Второй явилась Игрейна, против обыкновения какая-то вялая, взяла только парочку сырников, отговорившись тем, что с утра обычно много не ест, и убралась на диванчик в рубку. Вздохнув, Натали напомнила себе, что детское «невкусно!» не следует принимать всерьез.
Последним проснулся раненый герой. Протиснулся вдоль стены в дальний угол, чтоб не шевелиться лишний раз, других пропуская, покорно принял сырники и ковырялся в них вилкой. И сразу стало ясно, что физиологически объем этой кухни рассчитан на двоих.
Запах кофе щекотал ноздри, и язва там, или нет, а Натали рискнула сделать себе кружечку и присела напротив, на полпути от стола к плите: если что понадобится.
А и не скажешь, что десять часов назад из него полкило стекла вынули. Пластика естественная, если и бережет рапы, то — неощутимо. Под свежей футболкой бинтов не видно, и выражение лица как у любого мужчины с утра пораньше: уже ходит, но еще спит.
— Норм, — решилась Натали, — у вас есть дом? Или вы всегда вот так? На коврике перед чьей-то дверью?
— Дом? Ну... дом! — На растерзанные вилкой сырники было страшно смотреть. — Да, пожалуй, что и вот так. Дом — это значит женщина, дети, без них не дом, а так логово. Пещера. А что я могу дать женщине? У меня совершенно другая точка внутреннего равновесия.
— Вам тридцать... э-э-э...
— ...семь. Странно было бы в эти годы уходить на параллельный курс. Да и незачем. Не хочу показаться хвастливым, но я в прекрасной форме. Вчера никто не сделал бы большего.
— А вы выбирали себе род занятий и стиль жизни однажды и навсегда? Вы что, не знали, что однажды вам стукнет тридцать семь?
