Тем не менее в голосе его звучало превосходство юноши, убежденного, что смерть — для других. Для взрослых. Для тех, кто позволяет приключиться с собой этакой неприятности.
Имоджин явственно вообразила себе худого луня с нечесаными космами, свисающими ниже подпоясывающего вервия, в лохмотьях, с безумным неподвижным взглядом, бесцельно слоняющегося среди высохших деревьев. Не нуждавшегося в пище и воде, но сожравшего и сойку, и белку. И кузнечиков. А почему, собственно, в лохмотьях? Быть может, условие включает в себя нетленность одеяний? Страсть к бессмертию, интуитивно воспринимала она, столь же предосудительна, как и другие проявления личной невоздержанности. Как, к примеру, страсть наедаться за ужином до отвала, вызывающая брезгливое отвращение. По крайней мере так всегда твердила ей Агарь.
— Что, он и поныне там бродит? — спросила девочка с боязливым недоверием.
К ее испугу, мальчишки и не подумали поднять ее на смех и не поспешили объяснить, что выдумали все это нарочно, как до сих пор предлагали ей тысячу версий на выбор, по одной на ночь, на тему: что случилось с лицом Циклопа Бийика. В противном случае, опасливо смекнула она, главную партию вел бы тут Олойхор. К тому же ужасы, измысленные ими, были обычно с зубами, когтями и глазами, сверкающими во тьме, оскаленные тыквы с огнем внутри, неожиданное прикосновение в темной комнате, тянущая руки белая фигура на лестнице. Несерьезные, словом, страшилки. Едва ли братья, даже сговорившись, способны были выдумать страшную сказку только из нестерпимого желания человека жить. Имоджин терпеть их не могла, когда они, как вот сейчас, оказывались вместе и по другую сторону баррикады. Впрочем, братья об этом не догадывались.
— Кончилось тем, что нашлись в роду какие-то крутые потомки, изловили дедушку, и поскольку в пределах леса все равно сделать ему ничего не могли, то просто вывезли его оттуда, и он благополучно рассыпался в прах, не оставив ничего, чтобы удобрить собою опоганенную им землю.
— Наверное, — вымолвила Имоджин, — его где-то и понять можно.
— Ага. — Ким отстал от брата и теперь примерял свои шаги к ее, что было облегчением. — Сам по себе он никому зла не делал. Никто не знает, сколько в действительности он прожил. С ним-то покончили, однако лес остался с неутоленным голодом, так и не восстановив свою полную силу. Однако уничтожить его… место зловещее, и выглядит премерзко, конечно, но, честно говоря, не могу представить, чтобы у кого-то из наших поднялась рука… учитывая, что договор остался… хмм… нерушим.
Имоджин изумленно на него оглянулась. Ойхо, шагавший несколько впереди, кивком подтвердил слова брата. Видно, уже некоторое время держал ушки на макушке.
— Только условия изменились, — резко сказал он, слегка повернув голову. — Теперь он не продает бессмертие по дешевке. Или ты клиент, или пища!
— Продает? — Имоджин наморщила лоб. — И в какую цену нынче бессмертие?
— По цене крови клиента, отданной в уплату добровольно.
— А-а!
Вот оно, выползло. Имоджин успокоилась, поймав наконец близнецов на выдумке. Как только появилась кровь, да еще королевская…
— Эй, а что это вы говорили, что вам тут, в лесу, все равно? То есть вы оба подходите, да? В смысле — быть принесенными в жертву? Бац, и я такая же! А как я узнаю, что это сработает?
— Как дойдет до дела, я думаю. Едва ли отец стал бы выдумывать обстоятельства, при которых мы можем пролить кровь, — сказал Ким. — Я, знаешь ли, привык верить ему на слово.
И все опять перестало быть разоблаченной шуткой.
— Вы хотите сказать — за вас заплачено? — тихо спросила она. — За обоих?
Ким кивнул.
— И это ведь не кровь из пальца, да? Такие вещи… дешево не стоят.
— Отец отдал свою, — неохотно, как ей показалось, произнес рыжий близнец. — Он чуть не умер тогда. Это единственный раз, когда клиент может умереть в лесу, потому что вроде когда он за кого-то платит, лес жрет от души! Отец считает, мы должны это знать на случай, когда придет черед проделывать то же самое.
— А… чем заплачено за него?
— Не знаю! — отозвался Ким с ноткой раздражения. — Может, кровью его отца. Он сказал, что хотел, не больше.
— Мы давно были бы на месте, кабы вы работали ногами хоть вполовину так хорошо, как языком! — сердито окликнул их Олойхор. — Можно подумать, нам сегодня кровь проливать!
— Далеко еще? — спросила измученная Имоджин.
— Нет! Чертов лес стоит до подножия горы Кнааль. Мы уже, считай, пришли.
И верно, Имоджин прежде не заметила, что трава здесь была слегка примята, как будто уже распрямлялась изпод конских копыт. Отчетливо прослеживались колеи, оставленные телегой, на которой вывозили раненых и трупы. Несколько раз на глаза попались подсохшие конские шарики. Мальчишки, которые, помимо прочего, проходили еще и следопытскую науку, выцепили взглядом и отметины, оставленные стрелами на коре, и ветви, сломанные так, как их никогда не сломает зверь или ветер.
Выходит, они вели ее правильно. Ржавые пятна на высокой, почти белой колосящейся траве не могли быть ничем иным, кроме как кровью. Позавчерашняя битва происходила здесь. Если верить тому, что пересказал им Ойхо, разбойники предпочли, чтобы их перебили или взяли в плен, чем быть загнанными под сень Чертова леса.
Да и просека тут кончалась. Стены леса стягивались меж собой перевязкой низкого кустарника, перед которым Имоджин слегка уперлась — слишком не хотелось оставлять за спиной солнечную просеку и погружаться в пугающий молчаливый полумрак. Однако, как оказалось, зря. Здесь, в одном шаге, в одном повороте от Чертова леса, косые лучи послеполуденного солнца проникали под ажурные кроны, сумрак казался позолоченным и влажным, в нем легко дышалось, а широкие листья ландышей под ногами выглядели до удивления живыми в сравнении с ковром мертвого, переплетенного черничника, памятного Имоджин по ее недавнему испугу. Этот лес был прозрачным, березовым, видимым далеко во все стороны. Опершись на ствол, девочка долго, со вкусом откашливалась от набившейся в горло пропыленной усталости и цементирующего страха, пока лицо не покраснело и пока она не смогла наконец вдохнуть полной грудью божественно сырой воздух. А после ее неодолимо потянуло к маслянистым шляпкам валуев, целыми гнездами глядящим из травы и редкостно хорошим в засолке, пока они еще достаточно малы и шляпки их изнутри не тронуты плесенью. Их золотистая цепочка, возникая в траве то там, то здесь, заманивала, убегая в сторону.
Имоджин еще долго оглядывалась на них. И хотя шагать теперь пришлось в гору, на душе стало много легче. Хотя обуться все-таки стоило.
Даже слабый шорох ветра в длинных висячих ветвях берез напоминал о том, что кругом продолжается жизнь, и некоторое время Имоджин просто наслаждалась дорогой. Примерно до тех пор, пока не стало ясно, что гора Кнааль — вещь большая, а пещера — сравнительно маленькая. К тому же растительность здесь была хоть и ниже, чем в Чертовом лесу, и ажурнее, и пропускала сквозь себя свет целыми потоками и водопадами, но все вместе это многоцветное переплетение цветов, трав и трепещущих бликов представляло собой бесконечную, накинутую на склон тканую маскировочную сеть.
