Потому что этого никогда не было на цветущем папоротнике!..
— Что ты? — Он встревоженно поднялся на локте. Немигающие глаза слепо глядели вверх, где сквозь мутноватый потолочный купол так же незряче стыла предутренняя луна.
— Да что с тобой? Я совсем забыл, что ты умаялась на Свахе, маленькая моя… Ну, спи спокойно, а завтра я все хлопоты возьму на себя.
Как бы не так — из детской послышалось требовательное вяканье безымянного младенца. Она стремительно поднялась, нашаривая свой офит и радуясь поводу отсрочить такое страшное для нее объяснение. Но Юрг из солидарности тоже покинул свое ложе и теперь горестно вздыхал у нее за спиной:
— Он же, стервец, каждую ночь по пять раз будет тебя вздергивать… Завтра с утра пораньше надо попросить у Ардиньки, чтобы подыскала кормилицу, а нет, так просто на ночь его под бок козе пристраивать… Хочешь, я его подержу, пока ты молоко греешь?
— Не нужно.
— Нет, ты определенно какая-то не такая. Может, я что-то не так сказал?
Не так… «Мы с тобой занимались любовью в лесу, на цветущем огненном папоротнике».
— Заниматься можно рукоделием, — проговорила она сухо. — Или стряпней. Или танцами. Но любовь — это не то, чем занимаются.
Он как-то равнодушно вздохнул, позевывая:
— Ну, извини. У нас просто так говорят. Если я тебе не нужен, то я пойду, а? — и пошел. Поговорил со своей королевой и пошел спать, звездный эрл…
А она, накормив ненасытного карапуза, так и пролежала до утра, устремив свой невидящий взгляд вверх, туда, где уже не светился стертый пятачок последней луны.
Наутро, едва открыв глаза, командор, как видно, решил взять реванш за все вчерашнее: прежде всего, погнал Флейжа в королевскую резиденцию, за Ардиенью; когда та прибыла, осторожно, на цыпочках прокрался в детскую и вынес на белый свет новообретенного члена их семейства. Младшая царевна ахнула, всплеснув руками, восторженно и чуточку испуганно. Словно и не человеческого младенца увидала, а детеныша чуды-юды. Правда, сразу же спохватилась, принялась разматывать мокрые пеленки.
Малыш отпихивал ее крепкими длинными ножками и счастливо ухмылялся.
— Как его нарекли? — спросила Ардиень, тоже не удержавшаяся от ответной улыбки.
А это мы сейчас спросим, — Юрг направился к Харру, все еще отсыпавшемуся после всех своих одиссей возле привратного кораблика; добровольная нянька неуверенно последовала за ним. — Эй, счастливый папаша, день на дворе!
Спящий с трудом приходил в себя. Разлепил веки, уставился в утреннее небо, и на его осунувшемся лице отразилась такая тоска, какая только овладевает человеком в преддверьи смертного часа.
Командор с царевной переглянулись — было очевидно, что отнюдь не осчастливленного своим возвращением менестреля надо из этого состояния как-то выводить.
— М-да, — пробормотал Юрг, — прибежали в избу дети, второпях зовут отца… Тятя, тятя, как сыночка-то кличут?
Харр медленно сел, подтянув под себя ноги. Глядел он опять в никуда, устремляя мутноватый взор между Ардиенью и командором. Неизгладимые видения прошлого маячили перед ним, заслоняя все настоящее.
Мона Сэниа, поднявшаяся при звуках чужого голоса, вышла из своего дома, инстинктивно перепрыгнув через то место, где вчера топорщилась кучка перьев; но дальше не пошла, наблюдая за всем происходящим издалека и почти так же безучастно, как и блудный странник.
Между тем младшая Алэлова дочь достала спрятанную на груди коробочку с золотистой цветочной пыльцой, обмакнула в нее мизинец и, гибко наклонившись над чернокожим великаном, нарисовала на его лбу, между убегающими вверх косичками бровей, крошечное солнышко — знак просветления. Харр тряхнул головой, так что несколько золотых пылинок ссыпалось ему на нос, и уже достаточно осмысленно уставился на царевну.
— Как зовут твоего сына, милый человек? — зажурчал ее голосок.
Он вздрогнул, точно над его ухом прозвучал оглушительный разряд, помахал рукой, прогоняя вновь явившееся ему видение. Потом пожевал губами и неуверенно произнес:
— Эзер… Эзерис.
— Черт тебя дери, менестрель, — нарочито грубовато воскликнул командор, чтобы окончательно вывести его из столбнячного состояния. — А попроще ты ничего не мог придумать?
— Я?.. — растерянно пробормотал Харр и снова повел рукой, отстраняя от себя тени прошлого.
Ардиень укоризненно глянула на Юрга и, передав ему ребенка, тихонько присела рядом.
— Все теперь будет хорошо, — зашептала она, поглаживая его по спутанным волосам, — все страшное позади; ты теперь только о сыне думай, я его тебе вынянчу, и все будет хорошо, все обязательно будет хорошо…
Что-то пожухлое, еще недавно бывшее голубым, выскользнуло из-под ее пальцев — то ли василек, то ли бабочка. Харр машинально поймал это на черную ладонь.
— Пирлюха, — прошептал он; — и ее, бедолагу, не пожалели…
И в тот же миг откуда-то из-за плеча моны Сэниа стремительно выметнулся Кукушонок, и пронзительный крик его даже отдаленно не напоминал тот почти человеческий голос, который все затворники Игуаны привыкли от него слышать. Ринувшись между Харром и Ардиенью, он точным клевком подхватил с черной ладони дохлую букашку.
— Ты что, Кукушонок? — крикнула мона Сэниа, подбегая.
— Крэг! — прозвучало, как проклятие. — Это маленький крэг!
7. Неприкасаемый
Охи, ахи и страхи, вызванные опознанием крошечного крэга, постепенно улеглись, благо злополучная тварь как минимум сутки пребывала в дохлейшем состоянии. Во избежание сюрпризов бренные останки были удостоены той же погребальной почести, что и его венценосный сородич, после чего все бирюзоводольцы вернулись к повседневным хлопотам.
Прежде всего, следовало обезопасить себя от непрерывного ора менестрелева отпрыска, как видно с рождения тренировавшего голосовые связки по двадцать три часа в сутки. Для этого один из двух экспедиционных корабликов пришвартовали сзади к центральному, соединив его проходами как с детской, так и с шатровым покоем — последний главным образом для Ардиньки, сразу принявшей темнокожего скандалиста как родного. Туда переместили перламутровую, уже кое-где облупившуюся колыбель, и некоторое время Флейж порхал между Асмуровым замком и Бирюзовым Долом, но велению принцессы обустраивая сей ясельный приют для почитаемой всеми царевны-нянюшки на свой вкус, оказавшийся вполне изысканным.
Неведомая первозданным роскошь, с которой была обставлена круглая светелка, изумила и даже чуточку напугала Ардиньку, чей быт немногим отличался от жизни отцовских подданных, тем не менее, она была нескрываемо счастлива. Только сейчас обнаружилось, что она сегодня захватила с собой плетеную корзинку, с которой ее матушка прилетала на помощь Касаулте.
