— Назад.
Голос — Горона или Нетопыря, она даже не поняла, таким тихим, но беспрекословным он был — заставил ее отпрянуть от черного треугольника ворот.
— Сюда.
Судя по направлению, откуда доносился шепот, это значило — налево. Нырнуть под тяжелый уступчатый навес, под которым приходится сгибаться и куда не проникает еще сиреневатая дымка рассвета. Для крылатого нелюдя здесь слишком тесно, значит — Горон.
Твой Горон.
— Спрячь. Твой нож бесполезен, Эссени, — продолжал доносящийся откуда-то сбоку голос. — Ничто не может сокрушить то, что мы зовем «лунной поволокой», хотя на самом деле она есть ничто.
16. Звезды подземелья
Наверное, Горон принял ее смятение за испуг, но это была скорее растерянность: как же она сама-то не догадалась?..
Закон Вселенной: равному должно противостоять равное.
Изделие простых кузнецов не равноценно талисману.
— Знаешь, Горон, сама мудрость глаголет твоими устами. Тебе и самому неведомо, какую загадку ты сейчас разрешил! Только… где же ты? Я тебя не вижу.
— Поспеши. Пройди еще немного влево. Не время для разгадывания загадок.
Она послушно двинулась на голос, царапая голое плечо о щербатую стену, и вдруг у самых ног завидела слабое мерцание. Дыра. И в глубине — фосфоресцирующая ветвь с крупными зазубренными листьями, словно плавающая в густой черноте.
— Спускайся.
Мерцающий оливковый факел плавно сдвинулся в сторону. Оно, конечно, для королевского достоинства невместно, но придется подчиниться.
Опираясь на локти она, как было велено, спустила ноги и тихонько пошарила под собой — никакой опоры. Повисла на вытянутых руках, цепляясь за каменные края сильными пальцами (все-таки в походных штанах было бы удобнее, но вот беда — они здесь не в моде!). Немного подождала: неужели не подхватит, хотя бы из вежливости?
Ты забыла — он же неприкасаемый!
— Спокойно. Не бойся, отпусти руки. Послушалась, спрыгнула. Невысоко. И мягко.
— Молодец. И сойди с моего плаща.
Пещера, в которой она очутилась, была просторной, так что отодвинуться было куда. Горон поднял над головой что-то тяжелое, завозился, как видно заделывая дыру в потолке.
— А как же обратно?.. — Она сама удивилась собственному голосу: прямо как у перепуганной девочки.
— Обратно… Нам с тобой предстоит еще долгий путь. — Он сделал вид, что не замечает этого испуга. — Но никогда — назад.
— А здесь мы не наткнемся на эту… «лунную поволоку»? И вообще, Горон, почему ваш Нетопырь не хочет, чтобы я познакомилась с вяльями?
— Идем. Разговаривать будем на ходу. Постарайся ступать след в след. Знаешь, как это делается? — Не дожидаясь ее ответа, он поднял над собой светящуюся ветвь и двинулся в глубину пещеры, где смутно угадывался наклонный лаз со сглаженными ступенями. — Кстати, не припомню, чтобы я тебе велел спускаться к вяльеву подлесью. Нужно было ждать у ворот. А кому из нас двоих Нетопырь препону ставил, это еще вопрос.
— Ну, тебя-то он до сих пор всюду пропускал! Ой… дымом запахло… Горон, мы не поджаримся?
— Вяльи. Это самый могущественный род из всех кампьерров: они изготовляют оружие. Вершинный лист, провяленный на медленном огне, становится крепче железа, которого здесь нет.
— Если его здесь нет, то откуда же ты о нем знаешь? — не удержалась она. — И потом, я своими глазами видела…
Ножи. Старинное оружие кампьерров, принесенное из Староземья. — Он продолжал спускаться по ступенчатой подземной галерее, не умеряя шага и не оборачиваясь; звучание его голоса, отражаясь от глухих стен, невольно приобретало какой-то замогильный оттенок. — Оно принесено сюда во времена Великого Кочевья и передается от поколения к поколению как бесценная реликвия, а вовсе не средство защиты или нападения.
Что-то не похоже, чтобы эти дети жарких столбчатых гор, удрученные вечной темнотой, были способны на кого-нибудь напасть…
Еще, как ты сама говоришь, не вечер.
Спасибо за предупреждение. Но все равно не верится.
— Знаешь, Горон, — с какой-то детской беспечностью бросила она, — люди твоего народа показались мне созданными для красоты, а не для междоусобных драк…
— Красота. В тебе сейчас говорит избалованная дочь нездешнего властителя, никогда не задумывавшаяся над тем, во что обходится порой каждый кусок лепешки. Кто думает о красоте, когда нужно накормить собственного ребенка…
Хм, собственного?
Да, у него нет и никогда не будет собственных детей, но совсем не обязательно напоминать ему об этом. Помалкивай и слушай, пригодится.
— А я, кстати, и не думала съязвить по поводу отцовских забот у прожженного холостяка… Уж на это моего королевского воспитания хватило. Но, честно говоря, сегодняшний менторский тон Горона не каждому придется по душе. А чего ты ждала? Он вчера протянул тебе руку…
Обе руки!
Тем более. А ты его оттолкнула. Впервые в его жизни.
Ну, надо ж когда-нибудь начинать. И уж, не в отместку ли за мои капризы он затащил меня в эту нору? Терпеть не могу подземелий! Дышать нечем, по стенам кто-то ползает…
— Горон, мы скоро отсюда выберемся?
— Иди. Я уже говорил: обратной дороги нет. Так что иди, пока можешь.
— Вот это мне нравится — пока могу! А потом-то что?
— Понесу.
Если бы она стояла на ровном месте, то, наверное, подскочила бы от удивления. Понесу! А как же с его пресловутой неприкасаемостью?..
Посторонних прикосновений он боится по привычке, но боль от них испытает только его спина. Так что верь ему.
Ну, верить-то несложно, но все равно этот бесконечный спуск радужных эмоций не вызывает. В конце концов, она сюда прилетает только для того, чтобы хоть на недолгое время почувствовать себя беззаботной, свободной девчонкой. А страшилки она может найти и в других местах.
— Горон, ты не ответил — далеко ли до выхода?
Уверенные, совсем не старческие шаги впечатываются в стертый камень. Даже если бы он сейчас обернулся, она не смогла бы разглядеть выражения его лица, но и без того она знает, что оно сурово и несколько торжественно.
— Странно. Я не понимаю, почему тебя беспокоит этот путь. — Голос глуховатый и совершенно бесстрастный. — Ведь все эти ночи ты проходишь по моей земле, точно по безлунному миру пустынного подземелья: тебя не трогают судьбы здешнего народа, как будто это зреющая на горизонте пелена грозы, которая пронесется далеко от тебя; ты не улыбаешься шалостям детей, не помогаешь работникам в их трудах, не делишься со старейшинами крупицами мудрости твоего собственного племени.
