Только не бывает ни в нашем мире, ни у ни в Дальнем Лесу, ни даже в знаменитом Вестбинском королевстве, которое находится не очень далеко от сказочного леса, чтобы все были одинаково счастливы, благополучны и величаво-спокойны. Так уж устроена жизнь. Да и сказочный мир совсем не лучше.
Пафнутий где-то там высоко на небесах по-прежнему посылает вниз положенные молнии и разные плановые природные несуразности малого и среднего масштаба и дальности, и до сих пор страшно, нечеловечески и практически несказочно страдает — ведь он по нелепой ошибке спустил ту злосчастную молнию вниз, на Землю. Вот ведь какая незадача, просто неземная трагедия отчаянной ошибки и природной несуразности бытия. Ах, если бы знал, какой дар и талант спрятан в той, казавшейся самой заурядной стандартной молнии среднего радиуса действия и невзрачного вида, то точно оставил бы ее себе. Талант ведь лишним не бывает. Даже для небожителя.
Как часто нам кажется, что у всякого высоко посаженного волею судьбы или случая существа все мысли должны быть исключительно чистыми и возвышенными, даже почти божественными. А уж про небожителей и говорить нечего. Сплошное благолепие в замыслах и поступках.
Ан нет, если ты не бог, а например, его помощник по природным явлениям, то гложут тебя страсти. Кажется, что ты и не небожитель совсем, а простой земной червь. Не так уж высоко ты сидишь, чтобы избежать страстей земных. А к земным еще и неземные цепляются. Прямо чистая природная несуразность в душе типичного небожителя средней руки. Напасть, одним словом. Вот и сиди себе младшим помощником бога дождя и прочих осадков с туманными перспективами, по крайней мере на ближайшие триста лет, да и спускай молнии с громовым сопровождением, без всякого таланта и всеобщего признания…
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Счастье трудных дорог
Зиму ждали со дня на день. Терпеливо так ждали, как старого доброго знакомого, почти друга. Причем ожидание зимы охватило практически всех разношерстных и разноклювых, пищащих, рыкающих и крякающих аборигенов Дальнего Леса. И совсем не потому, что неторопливым жителям этих сказочных и благословенных мест надоела теплая осень. И даже не потому, что они привыкли к извечной смене времен и декораций вечной природы.
Конечно, не все жители Дальнего Леса испытывали к суровой зиме какую-то нежную привязанность, особую любовь или наивно связывали с ней трогательные и сокровенные ожидания. Просто было обидно: готовились-готовились к ней, дарами лесными запасались, одежду меняли, примеряли всё зимнее, чистили да латали, а лапландская гостья все никак не приходила. Словно нарочно игнорировала их снежная стихия: получалось прямо-таки какое-то странное коварство природного катаклизма в чистом виде и застрявшее в паутине времени слякотное межсезонье. Заплутала, наверное, зима где-то в отдаленных землях на подходах к Дальнему Лесу, нарушая всеобщий порядок, заведенный калейдоскопом смены сезонов. А может быть, просто не торопилась зима никуда. Может быть, таково было внутреннее убеждение повелительницы ледовых феерий. У размеренной и неспешной жизни есть свои приверженцы в сказочном мире Дальнего Леса, да и в нашем суетном измерении она тоже вызывает неизменное уважение многих.
А пока зимы еще не было, все повторяли слова хорька Василия о природном «диссонансе» и постоянно пополняли свои запасы. Благо еще не замело все лесные дорожки снегом и колючий ветер не начал расчесывать белые шубы деревьев на свой манер. Василий все бродил и бродил по лесу в новом малиновом берете и таком же малиновом шарфе, по-модному закрученном вокруг тоненькой шеи, в поисках вдохновения. Он вышагивал медленно и задумчиво, ненавязчиво показывая всем обитателям Дальнего Леса свое нежно лелеемое и возвышенное состояние творческого поиска и высокой духовности. То ли он на самом деле искал сюжет для новой серии своих картин или какой-нибудь инсталляции, то ли просто выгуливал свой очередной малиновый наряд и от души радовался нежданно затянувшемуся теплу уходящей осени.
Как всякий подлинный художник, он накапливал впечатления от быстротекущей даже в этих сказочных и порой таинственных местах. Вот только как эти яркие впечатления перетекали в чудные кусочки кожи на березовой коре — не понимал никто из жителей Дальнего Леса и его окрестностей. А понять и нельзя было — в этом и заключалась волшебная сила искусства хорька Василия. Нельзя объяснить всю глубину таинства подлинного народного творчества.
Но факт остается фактом: где-то к обеду он обязательно находил свое вдохновение, причем всегда в разных и часто весьма неожиданных местах Дальнего Леса. А уж как находит — так опять начинает нещадно кромсать заготовленную кожу, которую теперь ему дарили все жители леса. И наличие авторской загогулины от хорька, висящей на видном месте, считалось признаком хорошего вкуса. Да и по-прежнему, к радости норки Анфисы и хорька Василия, его загогулины пользовались популярностью как в Дальнем Лесу, так и в окрестных королевствах.
У выдренка Константина уже вошло в привычку по утрам, как только взойдет солнце, прогуливаться около вновь построенного художественного салона, где они с норкой Анфисой устраивали встречи с прекрасным, а проще говоря, показывали лесным жителям серии гениальных загогулин Василия. Продажа его творений шла на удивление хорошо. Норка Анфиса действительно напала на золотую жилу. А Константин даже перестал думать о заготовке продуктов на зиму. Его жизнь становилась легче, но тоскливее. Раньше, в суете каждодневных забот, он и не задумывался ни о чем. Не было видно никаких высоких понятий за набегающим валом невзгод и проблем. Но, словно по волшебству, невзгоды временно отступили, и Константин почувствовал, что чего-то в его жизни не хватает.
Так всегда и бывает: когда уходят ежедневные проблемы и заботы, то обычно приходит тоска неизбывная. И загрустил Константин не на шутку. Выдренок чувствовал себя на месте, когда надо было много и тяжело работать или заготавливать ягоды. А вот когда на Василия свалился дар небесный и, благодаря этому да расторопности Анфисы, осветило солнце неожиданного успеха и сытости, выдренок Константин абсолютно растерялся. Думать о каждодневном и будничном уже было не надо, а думать о высоком Константин просто не умел. Не приходилось ему, простому лесному жителю, сталкиваться с высоким лицом к лицу.
Заботы и сложности всегда были частью его жизни. И сейчас, когда тревог стало меньше, ему казалось, что кто-то просто отнял у него часть его мира. Вот беда какая! Но случается такое не только с обитателями Дальнего Леса. Как часто мы тщательно кутаемся в плед каждодневных суетных забот, используя счастливую возможность отложить вечные вопросы на потом. В огромных городах и маленьких поселках мы отчаянно торопим свою жизнь, не оставляя времени на то, чтобы задуматься и взглянуть на звездное небо. Понять, что же в нашей быстротекущей жизни главное, а что просто прилипло по дороге. Что ушло как прошлогодний снег и осталось только в памяти. Мудрость отстраненного взгляда и мужество осмысленного выбора недоступны бегуну на длинные дистанции до тех пор, пока он продолжает свой марафон. Это на самом деле сложно — остановить поток суетных забот и дел и задуматься о вечном.
Но абсолютное смятение внес в жизнь выдренка Константина пролетавший филин. Надо же было такому случиться, чтобы он, планируя над западной оконечностью леса, прямо над головой Константина, пробурчал где-то услышанную песню про неведомое «счастье трудных дорог». Даже и не думал филин, говоривший сам с собою, что кто-то еще его слышит.
