— Все у меня получится. Не переживай.
Вылетел Гун от Анфисы. А она налила в корытце воды, добавила тирольского масла и экстракта сока никонии. Потом налила немного ахрихонского масла и долго-долго перемешивала все это, пока не увидела отражение в воде. «Так тому и быть, — подумала Анфиса. — Каждый волен сам выбирать свою судьбу. Посоветовать можно — нельзя ни за кого ничего решить». Вздохнула она тяжело и решила, что теперь самое время для стаканчика березового сока…
А попугай Гун меж тем вылетел на улицу и подумал, что надо бы что-то большое загадать, но торопиться он не будет. Вдруг и в нем тоже какой-нибудь талант невиданный спит. Но сколько ни ждал, ни один талант в нем не подавал признаков жизни. Не тюкнул в темечко, не проклюнулся, не прокукарекался. Да и бог с ним, с этим талантом. Такое это хлопотное дело, просто напасть. Ему же просто хотелось гулять по лесу.
И вообще, ему очень не нравилось, что даже в сказке приходится трудиться. В его представлении, на то она и сказка, чтобы не работать. Если норка не обманула с исполнением желания, на что он искренне надеялся, то надо что-то придумать значительное, только бы не промахнуться. А то загадаешь что-нибудь мелкое — и всё, живи с этим дальше. Еще и работать придется. А хочется радоваться солнцу и погожему деньку, освежающему ветру и веселому дождю. И еще он подумал, что так много в нем всего заложено, причем немало совершенно лишнего. Наверно, поэтому и не может он остановиться на чем-то определенном. Вот пусть останется только то, что нужно. Так думал он, сидя на вращающемся колесе. Никто из обитателей Дальнего Леса не знал, откуда эта скрипящая металлическая круглая штуковина взялась и зачем она нужна.
«Вот ведь удовольствие какое, — подумал Гунн. — Так бы и катался по ветру». Ведь люди научили его чувствовать, откуда дует ветер или, как они сами говорят, «нос по ветру держать». Понял он, что много у него ненужных чувств и переживаний. И невольно пожелал, чтобы ушло из него все лишнее. Подумал он об этом просто так, забыв на минуту о предостережении норки Анфисы.
Его желание исполнилось, как и обещала норка. Может, он и не думал об этом всерьез, но чувства и навыки, показавшиеся ему лишними, ушли от него. А он так и остался сидеть на странной железяке и показывать направление ветра. Так попугай Гун превратился во флюгер. А потом и говорить перестал, ведь это умение тоже оказалось лишним в его нынешней жизни. Зачем оно ему, одни ненужные усилия и волнения. Проходили дни и ночи, сменялись ветра, а попугай Гун все сидел на своем дребезжащем колесе. Так бы и закончилась эта история, если бы не Дионисий, помощник бога по исполнению желаний. Просматривал он ежемесячную сводку и наткнулся на историю попугая Гуна. Думал он думал да и вызвал попугая к себе.
Гун мгновенно слетел со своего издающего жуткий скрежет и мерно раскачивающегося безобразия и неожиданно оказался на мягком облаке напротив сердитого бородача, чей облик выбрал для себя на этот раз Дионисий.
Попугай Гун абсолютно не понимал, что с ним происходит. Он ничего не помнил с того момента, как решил, что у него много лишнего. Только осталось в памяти, что крутили его западные да восточные ветра, и всё.
— Слушай меня, глупый попугай, — сердито сказал Дионисий, — если желаешь быть флюгером, то так и будет.
— Ох нет, — взмолился попугай, — бес меня попутал. Что же я, как чиновник из мира людей, жить буду: только и способен, что нос по ветру держать да в нужную сторону поворачиваться. Не депутат же я, в конце концов, или сенатор!
— Смотри мне, — сказал Дионисий, — отправлю тебя обратно в Дальний Лес. Потому как погода шалит: несуразность на несуразности. Нет там никого, кто бы за погодой следил. И мне отчетность не порти, и слуг народных да государевых не копируй.
На том и порешили. Попугай Гун с тех пор за ум взялся, хотя и непонятно, где он его и нашел: погодную станцию оборудовал и стал прогнозы выдавать. Со временем все привыкли к прогнозам от Гуна и забыли, что он когда-то был простоватым необученным флюгером, подвластным любому залетному ветру.
Гун больше не страдал и всего за месяц работы в Дальнем Лесу излечился от скуки и меланхолии. Как бываю в Дальнем Лесу, обязательно навещаю Гуна, о погоде говорим. Он целыми днями на метеостанции пропадает: магия магией, а хочется во всем разобраться самому. Теперь он в этом деле большой специалист. За сводкой погоды все к нему идут. Он рядом, а боги — далеко, да и не резон беспокоить богов и отвлекать их от дел небесных по каждому пустяку.
Вот только, возвращаясь в наш мир и особенно посещая родину, я все поражаюсь, почему Бог оставил эту землю без всякого внимания. Ведь это же чистое наказание: на какое горделивое и пузатое существо, на государеву службу поставленное, ни посмотрю, так мгновенно флюгер вспоминаю. Разодетые в пух и прах, они с важным видом держат нос по ветру и с необычайным рвением поворачиваются в ту сторону, куда им скажут…
ИСТОРИЯ ТРИНАДЦАТАЯ
Песец и глухарь, или Гости с Командорских островов
Однажды я отдыхал в своем небольшом саду теплым весенним вечером в то удивительное время, когда летняя, почти африканская жара еще не взяла в плен все наши окрестности. Действительно, редкое время в наших североамериканских просторах, где весна столь редкая гостья.
И в этот вечер ко мне пришли два удивительных гостя.
Первый был бел и пушист до безобразия. Не поймите меня неправильно, он не был безобразен, просто чертовски бел. Имя пушистого гостя я узнал позже, и, что удивительно, стоило поменять только одну букву в его имени, как получалось слово, которым на моей далекой родине называли приятно или не очень приятно поразившее событие.
И был этот гость просто песец. И совсем не полный. Аккуратный такой, по утрам делал зарядку, чистил зубы (а иногда и по вечерам). В общем, вполне цивилизованный песец.
Второй гость был явный артист. Он все хотел меня удивить неземной песней. И это ему в конце концов удалось.
Гортанным уханьем разнеслась над нашим сонным поселком весенняя песня петуха-глухаря. Как он сам мне назвался, так я его и записал, уж не обессудьте, господа натуралисты, натуроведы, натуропаты и прочие природокопатели. Сам он не мог полностью насладиться своей неземной красоты песней, так как не слышал ничего, оглохнув от недавно посетившей его любви. Любовь, скажу я вам, и не на такое способна. Кто говорит, что она зла, кто говорит — добра. Каким боком она к вам повернется, неизвестно — дама капризная…
Ну так вот, второй мой гость, этот глухарь по имени Иннокентий, был особенно красив: разноцветные перья переливались и играли на солнце. Но, как многие истинные красавцы, он казался глупым в несколько большей степени, чем красивым. Свалились эти гости с холодных северных Командорских островов через какую-то природную аномалию прямо в мой сад. и всё удивлялись: как, и почему, и куда они попали.
Решив не испытывать терпение и не вызывать излишний интерес соседей, находящихся в сложных отношениях со всем сказочным, я решил взять своих новых гостей в Дальний Лес, куда мы и направились после того как малость перекусили. Как-никак, дорога предстояла дальняя.
