— Вот ведь напасть-то какая, — машинально, по привычке буркнул Хранитель Леса.
Он решил, что теперь поосторожнее надо быть с мыслями. Хорошо, если эта напасть попалась вменяемая. А если бы нет? Да и кто же ее знает, кажется вменяемой, но гарантий-то никаких!
— А кто же еще, напасть я и есть. Но хорошая я сегодня. И вменяемая, как ты хотел. Только не зли меня, какие тебе еще гарантии нужны от Напасти Лесной. Ты что, совсем свихнулся от радости? И так у меня еще дела в лесу — не один же ты меня звал.
Они шли по лесной тропинке, и никто Напасть Лесную, прозванную стариком нежно Напой, не видел, — только сам Абакум. Но о ее присутствии все равно скоро стало известно и другим жителям Дальнего Леса.
И пока Абакум переваривал то, что сказала его странная гостья, она заметила хорька Василия. Абакум тоже увидел его и смутился даже:
— Зря ты так, Напа. Прикрылась бы чем-нибудь. У Василия точно таких мыслей нет.
— Не бери в голову, старик, — невозмутимо ответила напасть, — я же говорила тебе. Василий у вас философ, ему и видеть меня не надо совсем. К нему напасти приходят в голову без картинок. Но с ним — просто беда. Я у него музой по совместительству работаю. У Василия музой только напасть и может быть. Чтобы понять, что он такое верещит, надо специальный словарь читать. Это теперь я понимаю его витиеватую речь, и никакой природной несуразностью меня не удивишь. А первое время, как я у него появилась, просто беда была с ним, кошмар, одним словом.
— Вот ведь как. А я и не знал — мне его инсталляции всегда сами напастью казались. Это прямо и было, уж извини, чистой напастью.
— Да. С ним на самом деле непросто. Вдобавок к его словесам и выражениям, у него еще и ударное вдохновение.
— Как это ударное?
— Да просто. Ударить его надо. Не сильно только, но чувствительно.
— Вот оно как. А не жалко его, болезного?
— Сам ты болезный и смешной такой. Хорек зверь крепкий. Да и искусство требует жертв. Слышал такое?
Удивился Абакум, но спорить не стал. Кто же спорит с напастью, пусть и доброй местами. А Напа, меж тем, легонько пошлепала Василия по разным мягким местам и, убедившись, что до того дошло и он начал ваять, повернулась к Абакуму с довольной улыбкой.
— Теперь можем идти, — довольно проговорила она. — Ваш гений начал творить свои безобразия. Ему ведь главное — толчок творческий дать. А дальше само все пойдет.
Так и ходили они по лесу: старик — Хранитель Леса по имени Абакум — и его напасть. И было им удивительно хорошо вдвоем. Абакум не ожидал от напасти никаких особых подарков. А Напасть Лесная просто отдыхала и развлекалась.
Абакум с удивлением узнавал, что напасть может быть музой Василия, водить пером совы Василисы и помогать делать магические превращения норке Анфисе. А потом до него дошло, что подлинный, сермяжный талант — это всегда напасть. Есть в нем, настоящем таланте, сумасшествие и несусветность.
Они шли по лесу, и совершенно неожиданно напасть стала опять меняться.
— Ну а теперь-то что случилось? — поинтересовался Абакум.
— Не мешай старичок, мне надо к сове Василисе заглянуть. А сова — она персонаж особый. С недавних пор стала литератором. Только трудно ей — взялась какого-то сказочника на лесное наше наречие переводить.
— Ага. Спит полдня и летает по ночам к своему филину. Знаю-знаю. Вот ведь какая катавасия, настоящее природное ехидство — творец образовался просто на пустом месте. Ей бы еще на стихи замахнуться! Беда с этими пернатыми сочинителями, просто беда.
— Ну и я о том же. Надо помочь. А о стихах ты зря, ей просто поднапрячься надо — и польются стихи. А что, это мысль…
Напасть меж тем становилась все меньше и превратилась в филина. Поправила крылья, довольная собой.
— Ты что, на самом деле — филин? — удивился Абакум. — А это еще зачем? Что за метаморфоза с тобой приключилась?
— Ну, это ненадолго. Я ведь могу любым музоподобным существом обернуться. Меня просто попросили заменить филина на время. Я и раньше сове помогала. Но вот с недавних пор вдохновляет ее только филин. А сам он внезапно улетел по своим крылатым делам. Это, старик, даже посильнее напасти будет. Есть такое чувство, на беду или на радость данное богами, похожее на меня. Скорее на беду дано оно…
— Ну-ну… — улыбнулся Абакум. — А вот я слышал, что филин в охотника превратиться может, а сова в девицу какую-то. И, мол, там между ними…
— Ну уж нет, — спешно прервала его напасть, — это уж как они сами хотят. Я вдохновить, конечно, могу. Работа у меня такая, да и нравится мне дарить и возбуждать создание художественного образа или намек какой-нибудь самозваным творцам дать. Особенно люблю шепнуть о чем-то притягательном и необычном или изобразить столь непривычную в нашей обыденной жизни особую приятность. Но никакого секса и банальных физических превращений. Не по мне это совсем.
Прилетит филин — тогда и попробует свои силы. А уж если сове совсем уже невтерпеж, а филина и след простыл — так сама природа простой выход подсказывает: пусть сова яйца откладывает, как все добропорядочные птицы исстари делают. Без всяких там новомодных извращений. И нечего их, глупых, баловать.
— Ну, ты прямо разошлась. Я же просто спросил, безо всякой задней мысли.
— Ты старичок меня не серди, говорила тебе уже. Про секс с кем другим поговори — вон у вас девицы-куницы. А я все-таки Напасть Лесная, приличный магический персонаж. Но что на самом деле правда — бываю жутко вредной. Иногда даже сама удивляюсь степени своей несказанной вредности. Берегись!
Ухмылялся Абакум, и шли они дальше молча. Но недолго. Пока не встречался им на пути очередной творческий персонаж Дальнего Леса. Хранитель Леса, весь в путах каждодневной суеты и тревог, даже и не предполагал, сколько же творцов развелось в Дальнем Лесу. И было их видимо-невидимо, и у каждого собственная метода. И искра божья в каждом таланте высекается неповторимая. А напасть одна всех вдохновляла, и каждого по-своему!
Так что напасть теперь стала частым гостем в этих сказочных местах. Оглядитесь вокруг себя: так бывает везде. Где художник — там и напасть. Сложно с ней жить, а без нее — совсем нельзя. Почти как без женщин. Но напасть — это совсем другое, она и беда, и вдохновение. А женщина чаще беда, хотя и бывают прекрасные исключения, только подтверждающие правило. Однако это тема другой истории…
Есть между всяким хотя бы мало-мальски талантливым и самобытным творцом и напастью тонкая и невидимая нить, не видимая не вооруженному добротой и прозорливостью глазу. И порвать ее никак нельзя…
ИСТОРИЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ
Белка Алиса
Однажды на рассвете я отдыхал в своем саду и думал о странностях нашей жизни. То ли на самом деле это было во время блаженного выходного дня, то ли календарь порадовал очередным праздником. Уже и не помню. Только в это раннее время неожиданно заглянула ко мне белка и спугнула мою всегдашнюю утреннюю сонливую задумчивость получше крепкого и бодрящего черного кофе.
