Недаром обернувшийся большой и красивой птицей ежик называл свою судьбу индейкой: таковой она на самом деле часто и бывает, временами по воле провидения или какой-то еще непонятной силе мироздания поворачиваясь к нам своей капризной и неизбывно коварной стороной. Так что нельзя расслабляться. И даже без Напасти Лесной бывают такие кульбиты природной несусветности бытия, возникающие самым что ни на есть натуральным путем, что даже и не придумаешь специально подобную несуразность. Просто беда. Особенно у творческих натур вроде хорька Василия.
Но все по порядку. В начале осени, времени особо урожайном на новые серии загогулин и инсталляций Василия, совершенно неожиданно с ним случилась. Да нет, даже и не беда совсем, а некая стервозная неприятность средней степени паршивости: разонравилась хорьку Василию его старая и такая привычная малогабаритная норка. И не то чтобы он физически вырос из нее — он совсем не вырос за последнее время и его внешняя мелкоформатность нисколько не изменилась в этот осенний день уходящего тепла. И, по правде говоря, как мастерская нынешняя норка его вполне устраивала.
Просто его огромному и несказанному таланту, как думалось самому Василию, стало неимоверно тесно в маленькой норке. Вырос он за последнее время в своих глазах несказанно. Да и отношения с его поклонницей и главным художественным критиком бобрихой Василисой, которая уже вторую неделю гостила у североамериканских бобров, развивались совсем неплохо. Вот только хорьку, несмотря на всю его внешнюю мелкоформатность и относительную неприхотливость бытия, все чаще и чаще стало казаться, что его нынешняя норка была явно мала для их большой любви.
К тому же, всякий раз, когда Василий проходил мимо призывного света окон нового домика норки Анфисы, с резными наличниками на окнах, его охватывала странная, прямо чумная меланхолия и отчаянная неизбывная тоска непонятного происхождения, мгновенно пронизывающая все его усталые члены. Просто нельзя творческому персонажу, однажды познавшему пусть даже малую толику успеха, без своего приличного домика. Несолидно как-то это все, и особенно вредоносно для творческого процесса. Это в нашем мире стихи могут расти из какого-то хлама и грязи, а в сказочных местах Дальнего Леса творческий процесс так не идет: всякому творцу требуются особые условия. Избаловались эти сказочные персонажи!
Пришлось попросить бобров-американцев, гостивших здесь у своих дальних родственников, возвести избушку рядом с Серебряным озером. Можно было и их местных родственников попросить, но уж больно хотелось быстро построить дом. И не просто какую-то там обычную хижину по типовому проекту жилищ для бобров или ежей. Вот уж нет! Нет ничего более противного для истинного творца, чем жить в типовом домике, как две капли воды похожем на сотни других, стоящих неподалеку.
Хотелось Василию, чтобы его новый дом был красивым, со всякими новомодными дизайнерскими украшениями и прочими хозяйственными удобностями и полезностями. Но главное, чтобы соответствовал его новому творческому статусу. Не простой же он хорек какой-нибудь! Личность в Дальнем Лесу известная. Тут без специалистов заморских, бобров, не обойтись. Знатные они мастера по бытовым наворотам да всяким удобствам, встроенным в избушку.
Отгрызли бобры-американцы правильные деревья во всех нужных местах по своим отметкам и быстренько поставили новомодную избушку Василию. И даже назвали построенное безобразие на свой, басурманский манер — «коттеджем». Удивительно быстро построили — потому что медленно и степенно они строить ничего не приучены. Такая метода у них. Им бы на неспешных российский просторах при спорной и противоречивой суразности попробовать дома строить: вот тут бы у них несуразный конфуз и случился. Все в Дальнем Лесу получилось, даже без магии. Но вот дальше начались мелкие неприятности. Хотя, если посмотреть на них глазами испуганного хорька Василия, то покажутся они не такими уж маленькими и незначительными.
То дверь неожиданно заскрипит и сама по себе настежь откроется, то вдруг начинают стаканы со стола сами падать на пол. А то по ночам голос трескучий рассказывает всякие несуразности и воет от внутреннего несварения или просто по своей вредной магической ехидности.
Измучился совсем хорек Василий. Красив дом, все звери завидовали. Это, конечно, радовало Василия, вот только жизни у него в новом доме совсем не было. К тому же бобриха его из американского путешествия скоро должна была вернуться в новый дом, а тут такая неприятность. И решил хорек направиться за советом к своей соседке — норке Анфисе. Показалось ему, что дело тут нечистое, явно не без магии. Такую несуразность ему одному никак не решить. А Анфиса была для хорька самым близким и доступным магическим персонажем. Помня свои прежние встречи с Анфисой, в этот раз Василий уже выждал время, пока она основательно перекусит и придет в умиротворенное состояние духа. В любом случае ссориться с магическим персонажем из-за каких-то мелочей ему совсем не хотелось.
Выбрав спокойное послеобеденное время, надел Василий свой любимый малиновый берет и направился к норке Анфисе. Подойдя к ее дому, Василий заметил домофон — новое изобретение, совсем недавно прилепленное на избушку норки Анфисы. Не понимал он, глупый, что магическому персонажу никакие домофоны даром не нужны. Но для красоты и творческого статуса всё же повесила. Творческий персонаж не может отставать от жизни. Как не повесить! Меняется жизнь в Дальнем Лесу. Приходят навороты и сомнительные плоды удобства из нашего мира. Но странным образом суть остается прежней, доброй и сказочной.
Хорек Василий раньше не видел домофонов, поэтому не сразу догадался, что в него надо говорить. Сначала он его пытался слушать.
Почувствовала Анфиса гостя, выглянула в окошко и показала знаками, чтобы он баловство с новомодным переговорным устройством бросил и заходил. Просто так, без особых церемоний, по-соседски. Мол, поиграли немного в чудеса цивилизации, и хватит.
Жить надо просто и привычно, думал Василий, без излишних завитков на жизненном пути. Философия, она хороша в чудесах рассуждения, а в самой жизненной правде соседского общения вредна и коварна. Зашел Василий в прихожую, снял свой видавший виды малиновый берет и быстренько прошмыгнул на кухню, где и ждала его норка Анфиса в особом, умиротворенном состоянии духа.
— Здравствуй, Василий, — промолвила Анфиса, — как тебе живется на новом месте?
— Ну и тебе, как бы, не болеть, — скороговоркой выпалил Василий. — Рад с тобой соседствовать. Да вот случился конфуз: вроде как и дома я живу, а вроде как и нет.
— Это как же понимать? Это ты опять метафизически со своими философскими вывертами говорить вздумал, или по правде что случилось? И что это ты мне пожелал: не болеть или как бы не болеть?
— Во-первых, конечно, не болей, потому что ни в одной болезни никакой приятности или добра, — искренне возмутился Василий. — И метафизики тут совсем никакой нет. Неуютно мне в новом домике, просто напасть в виде беды. Вот поверь мне: и двери скрипят, неожиданно сами открываются, стаканы падают, ни дать ни взять — чистый полтергейст во всей своей напускной вредности и коварстве.
