И после трапезы решил Никодим вспомнить свое давнее увлечение — старинные и вечно живые, как он сам, романсы. Любил он это дело, — кстати, многие домовые, абсолютно лишенные слуха и голоса, отчаянно любят петь.
Вот какая беда! Но у Никодима все было еще более запущенно: стихи он сочинял. Так часто бывает и в наших краях — кто не знает законов стихосложения, тот больше всего и пробует сочинять.
Причем у некоторых это получается на удивление довольно неплохо. А те, у кого случилось такое несчастье, как отсутствие голоса, постоянно поют на горе окружающим…
Меж тем Никодим, не мудрствуя лукаво, быстренько материализовал свою балалайку, которая была послана из Московии вместе с ним в комплекте, и затянул странную песнь на самую важную и актуальную тему — о себе любимом:
Домовые, ведьмы, лешие,
Наш защитный механизьм —
Не рогатые и пешие,
Не природный атавизьм.
С домовенками, исконные —
Русской фауны стезя —
Не чужие, не залетные —
Жить без них совсем низя!..
Последнее слово он просто прокричал со всей своей так давно хранившейся где-то удивительно глубоко не истребимой бегущими годами чувственностью. От всей души, с неизбывной тоскою о чем-то затаенном. И тут что-то произошло — на чердаке вдруг стали подпрыгивать два сундука. Никодим отложил балалайку и огляделся — никого рядом не было. «Ага, — подумал он, — тут дело нечисто». Он сразу понял, что не один здесь празднует свое прибытие.
Задумался домовой немного и вдруг вспомнил о чем-то. Порылся в карманах и достал какую-то ветку. Покрутил он ей перед собой и закряхтел: нехитрый магический индикатор недвусмысленно показывал на то, что кто-то еще здесь есть из магического сословия. Только таится. Никодим стал ходить по чердаку, и ветка в его руке совершала какие-то странные движения, как будто хотела пуститься в пляс под только ею одной слышимую музыку.
— Кто тут таится?! — грозно проговорил Никодим. — Все равно ведь найду.
— Ага, искал бы до второго пришествия ты магический персонаж в этом доме, старый пень, — проговорил неожиданно высокий и веселый голос после небольшой паузы, — не узнал ведь небось. Вот ведь как все обернулось. А помнится, сам писал мне угольком на купеческой стене:
Ах ты, милая душа,
До чего ж ты хороша…
— Да как тебя забыть? — дрогнувшим голосом с удивлением сказал Никодим. — Только нет уже той стены, да и дома купеческого нет. А мы с тобою вечные — вот и странствуем по свету. Но здесь-то ты как? Ишь куда забралась!..
— Долгая история. Не мастерица я такие истории рассказывать. Если сократить малость, скажу так: прослышав, что наш купеческий дом в Московии сносят, сразу решила тебя вызвать — ну пришлось пошалить малость для порядка. Больно крепким дом купеческий оказался, тот, где ты так засиделся. Вот и пришлось мне поднапрячься и колдануть слегка: уж больно тебя, такого вредного и нелепого, захотелось увидеть здесь.
— Вот оно как, — усмехнулся Никодим, — и ты хотя еще домовенок по возрасту, едва за сто лет перевалило, но уже можешь что-то. Надо же!
— Да уж, могу, — довольно произнес голос.
В ту же минуту повалил густой дым. По мере того как он рассеивался, перед Никодимом появлялся, со все более выраженными деталями, облик красивой девушки. Сначала только глаза и брови, потом нежный овал лица, шея. Через пару минут она полностью материализовалась, даже самые мелкие детали успешно прорисовались.
— Ух ты, — только и смог вымолвить Никодим, — так все аккуратненько материализовалось, прямо красота неземная. Как будто и не расставались совсем. Настастья в чистом виде и особом, миниатюрном размере. А что, одёжкой-то не обзавелась еще местной или своя где-то по пути потерялась?
— Вот глупый какой, — Настасья откинула косу назад, — хорек твой сидит себе, чай пьет у норки. Так что давай, снимай эту свою стариковскую экспортную физиономию. Мне больше нравится твой вид первого купеческого периода. Или позабыл уже все?
— Да как позабыть, подожди чуток. Сейчас переоденусь.
Повалил густой дым, и Никодим постепенно стал превращаться в лихого молодца в косоворотке, с чубом, торчащим из-под нахлобученной фуражки.
— Совсем другое дело, — улыбнулась Настя, — вот только косоворотка, штаны да кожаные сапоги, лихо заломленная фуражка, все это нам совсем не понадобится. Видела я тебя в этой российской одёже уже. Понравился, так что можешь ее убирать. Как материализовал ее, так и убирай. Глупый ты какой, а еще настоящий, дипломированный домовой…
Через пару часов любви, усталые и счастливые, магические персонажи из далекой Московии устроились на крыше так нежданно соединившего их дома. У домовых тоже бывает отчаянная любовь, совсем как у нас.
Уже спустились сумерки, и над Настей с Никодимом зажглись звезды. Они, как сверкающая россыпь чудес, добавляли частичку особого, возвышенно-светлого и одновременно печального настроения в эту обычную ночь середины лета.
С крыши нового домика Василия, стоявшего на пригорке, неподалеку от Серебряного озера, открывался вид на засыпающую западную оконечность леса. А где-то вдалеке, почти у самого горизонта, открывались седые шапки далеких гор Вестбинского королевства.
Им было хорошо этой тихой ночью. Казалось, что они и не расставались совсем. Так бывает, когда встречаются двое через много лет и не чувствуют никакого перерыва в диалоге сердец.
Просто каким-то чудесным образом перенеслись двое странников из купеческой и хлебосольной Московии далеких, почти уже былинных времен в Архипелаг Сказок.
— Вот когда я пропала, ты ведь, вредина такой, так и продолжал охранять покинутые всеми купеческие хоромы, — произнесла с какой-то затаенной грустью Настасья, откидывая волосы назад и устремив взгляд на звезды.
— Скучал я, однако, — сказал Никодим, глядя куда-то вдаль, в сторону Вестбинских гор. — Но вот только служба есть служба. Просто какая-то часть меня пропала вместе с тобою. Все осталось на месте, только цветной мир казался каким-то серым.
— Знаешь, — задумчиво произнесла Настасья, — у них, у людей в Московии, эта часть называется «душа». Правда, они сами не знают, есть она или совсем нет. Всё ищут ее и мучаются. И друг у друга спрашивают, угодить ей пытаются.
— Вот они глупые какие, если что-то теряется и снова находится, значит, оно на свете есть. У нас с тобою, хоть и вечные мы, и магические персонажи, тоже есть.
— А знаешь, купец давно еще говорил мне, что многие из звезд, которые светят нам по ночам мерцающим светом, уже давно погасли, — сказала Настасья. — Но их свет еще долго будет идти к нам, расцвечивая свод небес полуночной симфонией огней и помогая найти дорогу в сумерках.
— А все-таки счастливая судьба у этих звезд. Не жалея сил, гореть всю жизнь. Светить далеким мирам даже после того, как сами они погаснут. И звезды продолжают жить, пока их свет еще помогает кому-то там — в далеких мирах.
