— Что это было?
Голос принадлежал Кабанчику. Никто ему не ответил. Все поднимались, с кряхтением потирая бока. На ногах остался один лишь Димка.
— Рюкзаки тут?
И сумка, и рюкзак оказались на месте. Кто-то подобрал фонарик. Кабанчик суетливо зажигал спичку за спичкой и что-то искал на полу. Вдруг он сдавленно охнул и замахал рукой.
— Эй, идите сюда!
Все кинулись к нему и потрясённо сгрудились в молчании за его спиной.
— Глядите — Ленка!
На камне в коридоре и в самом деле сидела Ленка, живая и на вид вполне невредимая, только перемазанная с головы до ног известковой белой глиной. Фонарики светили ей в лицо и отражались в стёклышках очков; Ленка щурилась и мигала, как сова. Сейчас, когда сидела, она казалась девушкой-подростком, худой и голенастой. Мы все опешили, только позади ползал на коленках Фил и тихо чертыхался: он потерял зажигалку.
— Ты чего в очках? — нелепо спросил я, нарушая молчание. — Линзы потеряла?
Ленка помотала головой.
— Грязно здесь, а воды нет, — сказала она. — Я подумала, так будет лучше.
— У тебя всё нормально? — деловито спросил Кабанчик, опустился на четвереньки и заглянул ей в глаза. — Эти паршивцы тебя… э-э… ничего тебе не сделали?
— Кто они вообще такие? — Фил наконец отыскал зажигалку и присоединился к нам. — Откуда взялись? Ты их знаешь?
Ленка, чуть помедлив, помотала головой, очевидно сразу отвечая на все три вопроса.
— Скорей всего, спелеки-любители, — ответил за неё Димыч. Его всё ещё слегка трясло от перевозбужденья, он тоже был весь в грязи, очки сбились набок, глаза сверкали, борода взъерошилась и торчала во все стороны. — Им тут запрещается лазать официально, так они, гады, в боковые выходы наладились…
— Для любителей они чересчур хорошо дрались, — мрачно сказал Фил.
Я мысленно крякнул — я-то думал, мне просто показалось. Но у Фила разряд плюс школа фехтования на саблях, а у меня только три полузабытых университетских года самбо. Что меня одолели — это и понятно, и естественно, но что Денисыча — это да, это показатель.
Димка поправил очки.
— Ну, может, в карате они профессионалы, а в спелеологии — точно любители.
— С чего ты взял? — ядовито поинтересовался Фил.
— А где снаряжение?
— У нас, между прочим, тоже его нет. А ты, между прочим, как бы профессионал. Экскурсовод несчастный!
Они уже почти кричали. В густом, одновременно холодном и влажном воздухе пещеры эхо гулко прыгало от стены к стене, казалось, голоса бьются где-то в черепе. Я поморщился.
— Да тише вы. Дайте Ленке сказать.
Наступила тишина. Ленка хлюпнула носом. Подняла на нас большие, увеличенные стёклами глаза.
— Мальчики, — тихо сказала она, — это я во всём виновата. Я вам не сказала… не хотела…
— Ты лучше молчи пока, приходи в себя, — попытался успокоить её Кабанчик. Рука его полезла к Ленкиной коленке. — Пить хочешь? — Он засуетился и стал распаковывать Димкин рюкзак. — Сейчас… сейчас… чёрт, где тут у меня… Пацаны, достаньте водки!
— Ты погоди, пусть она сперва расскажет, что было. А то эти люди…
— Это не люди, — тихо сказала Ленка и умолкла.
И все умолкли.
— А кто? — спросил Димка.
— Пришельцы.
Димка хмыкнул, хохотнул и обернулся к нам, ища поддержки, не нашёл её и осёкся: все трое были убийственно серьёзны. Фил медленно накручивал колпачок на бутылку.
— Та-ак, — сказал он. — Скалли больше не наливаем… Вы, трое! Держите оба коридора. Чтоб ни одна мышь не проползла! Возьмите там в сумке у меня ножи десантные. А ты, — он снова обернулся к Лене, — давай рассказывай. И ничего не пропускай.
Рассказ не занял много времени. Даже если Ленка что-то пропустила, картина вырисовывалась вполне понятная. Если вкратце, в какой-то мере Ленка работала на этих типов. Её просто попросили к нам приехать, вытащить из города куда-нибудь поближе к кунгурской пещере, а остальное от неё уже не зависело. Ей обещали, что всё будет хорошо и нас не тронут, только на недельку «изолируют от общества». Когда мы сами заикнулись про Кунгур, Ленка не поверила своим ушам — такой удачи она не ожидала.
— Мы на раскопках были, — говорила она, — мезолит копали. Ну и наткнулись на какие-то странные следы. Культура вроде бы чукотская — стоянки, всё такое прочее, круги от яранг… там со времён палеолита мало что изменилось. Но что-то было не то. Стали мы к сопкам подбираться и наткнулись… Ну, в общем, мы сперва подумали, что это старый ледник, потом — что это что-то вроде кургана, только во льду, а потом поняли, что нет. Там… Понимаете, там звери.
— Звери? — встрепенулся я. — Какие звери?
— Замороженные. Мамонты, носороги какие-то, быки, мастодонты… Я в этом не разбираюсь. Мы там чуть с ума все не сошли, забегали, кто-то даже радиограмму в Академию наук успел отправить. Они, правда, сейчас почти без финансирования, но обещали прислать человека. А потом… Потом эти пришли. Мы сперва решили, что это и есть академики — они ночью приехали, на вездеходе. Посидели с нами, поговорили, а потом одна девушка (а с ними девушка была) отвела меня в сторонку за рукав и разъяснила… что к чему.
— И ты поверила, — хмыкнул Фил.
— На моём месте кто угодно бы поверил, — дрожащим голосом сказала Ленка. — Она показала мне… она мне такое показала — я чуть в обморок не хлопнулась! Она сказала, чтоб я никому не говорила, потому что всё равно никто не поверит. А в Академию наук они уже другую телеграмму послали, мол, извините, пошутили тут какие-то местные. Там часто так. Даже если не шутят, всё равно — бывает, вымоет из берега какого-нибудь носорога волосатого, так пока его обнаружат, пока сообщат куда надо, пока суд да дело, он бух в реку — и на дно. А там ищи-свищи. На Великой, помню, находили, на Танюрере, на Омолоне… А над Усть-Белой, между прочим, часто тарелки видели. Ну, не тарелки, а что-то такое, не наше. Я сама видела, ещё когда в школу ходила. Ночь, луна, а она низко так спустилась, что в окошки людей видно было. Издалека — такие же, как мы, а вблизи… ну, не такие.
— А какие?
— Они мне не сказали, но знаешь… у них глаза мерцают, будто серебристым чем-то. Не по-человечьи. Они от каких-то ночных зверей произошли, вы понимаете? Вот…
— И что?
— Да ничего. Ушла она, та девчонка. Пообещала потом со мной на связь в городе выйти. Я её спросила, когда и зачем это им, а она сказала, ещё не время. Я отвернулась, оборачиваюсь — нет её. И вездеход ихний уехал. Я — в лагерь, говорю, когда курган копать будем, а они на меня: «Какой курган?». Я рассказываю, меня на смех подняли, иди, говорят, проспись, меньше в тундре гулять надо… — Ленка шмыгнула носом, поправила очки и обвела нас беспомощным взглядом. — Ничего не помнят, представляете? Вездеход помнят, — да, говорят, приезжал — чукчи с соседнего озера, рыбу ловили, заглянули на огонёк. Там и в самом деле озеро недалеко, Эльгыгытгын, большое такое, почти весь год подо льдом, там когда-то метеорит упал. Я ничего им говорить не стала. Всю ночь не спала и следующую тоже места себе не находила. То боюсь, то, наоборот, как бы радуюсь. Хожу как на пружинах вся. Потом уж и сама верить в это перестала. А через месяц — мы тогда уже в город приехали — эти мне позвонили и сказали, чтобы я… ну, что вы…
