— Это все? — спросил Жуга.
— О, если бы! — в отчаяньи ответил брат Бертольд. — Мне запретили заниматься алхимической наукой, настоятель наложил на меня суровую епитимью, и я ревностно молился день и ночь. Но вскре, в одну из ночей, когда я утомленный задремал, явились двое, чтоб меня убить. После долгих молитв спал я чутко, и тихий шорох разбудил меня в тот миг, когда клинок уж занесен был надо мною! Я с криком оттолкнул напавшего — а он, хоть был не очень-то высок, но силы был необычайной, и только чудом вырвался из кельи, избежав смертельного удара — нож оцарапал мне ребро. Когда ж вернулся я, собравши братию свою, лишь черная зловонная нора, прорытая в земле, осталась после демонов. ее засыпали землей и даже не пытались заглянуть в тот ход, что вел не иначе, как в сердце ада, а я ушел на следующий день… Вот так.
— И долго ты так ходишь?
— Сегодня — третий день… — Монах по-детски шмыгнул носом. Поднял взгляд. — Поставь мне пива, Лис.
— И что, в эти две ночи тоже искали тебя?
— Не спал я. Даже не ложился.
Жуга нахмурился.
— Вот значит, как… Ну что ж… — Он встал, порылся в кошельке. — От пива тебе вряд ли полегчает. А вот купи-ка ты лучше немного мыла, отмойся сам и платье отстирай.
— Где? — брат Бертольд повертел в руках менку.
— В реке за городом. А к вечеру, уговоримся так, придешь сюда, тогда посмотрим. Да смотри, ежели и это пропьешь, то так и знай — вообще к тебе не подойду. А пока что, на вот, протрезвись.
Он подвинул монаху уцелевшую кружку и плеснул в нее воды из большого кувшина, принесенного хозяином, после чего поднял свою котомку, посох, и молча вышел из корчмы.
* * *
То, что за ним идут, Жуга заметил сразу. Навряд ли здесь, за городской стеной, где узенькие улочки сплетались меж домов в запутанную каменную сеть, два человека враз могли облюбовать один и тот же путь, не сговорившись перед этим. Жуга прошелся от корчмы к центру города, свернул на улицу ткачей — то был богатый чистенький квартал со множеством торговых лавочек по обе стороны — и приценился для виду к выложенным на прилавок тканям. Сейчас, когда холерная напасть пошла на убыль, люди вспомнили о приближающемся лете. Меха, сукно и теплую фланель сменили саржа, лен и яркая сарпинка, а кое-где с немалой переплатой можно было отыскать батист, причудливую вязь голландских кружев и совсем уж редкие по нынешней поре восточные шелка. Торговцы с беспокойством поглядывали на небо: похоже, с запада ползла гроза.
— Купи рубаху, рыжий!
Травник поднял взгляд.
Хозяин лавки — толстый бородач южанин подмигнул и развернул перед Жугой расшитую рубашку.
— Спасибо. Не хочу.
— Купи, недорого отдам. А то — вон погляди, совсем ты обносился, стыдно людям показаться. Четыре менки и прошу всего.
Жуга поколебался. Купец, конечно же, был прав, но слишком уж дешево просил.
Но… больно хороша была рубаха.
Подозрительно дешево.
— Четыре?
— Ладыть, уговорил. Три с половиной. Ну, берешь?
Соблазн был велик. Жуга кивнул и полез за кошельком. Сунул нежданную обнову в сумку и взглянул украдкой назад, вдоль улицы, отметив машинально, как незнакомец, увязавшийся за ним, свернул поспешно именно туда, где лавки были побогаче. Жуга поправил за спиной котомку и ходко двинулся назад, проворно обходя прохожих. Спустился вниз по улице, свернул два раза налево и вскоре вышел к рынку, прямо в рыбный ряд.
Здесь царила суета. В преддверии войны и в ожидании осады ненасытный город проглотил не один обоз провизии. Грузились и разгружались подводы, ржали лошади, скрипели тали, с грохотом катились пустые бочки и глухо стучали по камням полные. В душном воздухе витал тяжелый запах от корзин с соленой, вяленой, копченой и просто снулой рыбой. Приметив небольшой возок, Жуга укрылся за ним и осторожно выглянул оттуда.
Преследователь только-только показался из-за угла — Жуга опередил его почти на всю длину кривого переулка — и теперь с беспокойством озирался в поисках внезапно сгинувшей приметной рыжей головы. Жуга невольно усмехнулся, так неумело и нелепо это выглядело со стороны, затем вдруг посерьезнел и двинулся меж больших, полосками раскрашенных палаток с намерением оставить незнакомца в стороне. И — остановился словно вкопанный.
— Бог мой… Влана!
Девушка за прилавком подняла взгляд. Губы ее дрогнули.
— Ты?
Жуга не ответил. Молчала и Влана. Она похудела, спала с лица. Каштановые волосы упрятались в чепец. Болезненная тонкость рук, отеки под глазами и туго под рубашкой перевязанная грудь лучше всяких слов сказали травнику, в чем дело.
Девчонка, месяц не прошел, как вытравила плод.
— Давно тебя не видно было… — Влана поискала косу. Не нашла, потупилась. — Как ты? Где?
— Не стоит говорить об этом, — уклончиво ответил тот.
— По-прежнему дороги топчешь?
— Можно сказать и так. Ты замужем?
— Я… нет… — Она покачала головой. — Мне тетка моя двоюродная в лавку торговать помогла устроиться. Спасибо, хоть холера не задела. А прежнее… занятие бросить пришлось. Видишь ли… я…
— Я знаю, — кивнул Жуга. — Скажи… — Он помолчал, не решаясь продолжить. — …это был… мой?
Влана пожала плечами.
— Теперь-то какая разница?
— Да. В самом деле. — Жуга прошелся пятерней по рыжим волосам.
— Ты где сейчас? — спросила Влана. — Опять у Ладоша?
— Угу. Я… Знаешь, мне хотелось бы тебя увидеть.
— Ты там остановишься?
— Не знаю. Наверно, да.
— Надолго?
Жуга пожал плечами.
— Я приду сегодня вечером, когда освобожусь.
— Гроза идет, — Жуга взглянул на небо. — Недолго торговать осталось.
— Наверное, недолго.
Внезапная встреча спутала все планы. Вдобавок, травник совсем забыл, с чего вдруг его понесло на рынок, и голос за спиной заставил его вздрогнуть.
— Эй! Это тебя зовут Жуга?
Жуга обернулся так резко, что чуть не повалил составленые в три этажа корзины. Большая серебристая треска соскользнула с прилавка и мокро шлепнулсь на камни мостовой.
Стоящий перед ним был высок и тонок в кости, одет неброско, но богато — ткань на кафтан пошла из самых дорогих, на оторочку ворота положен был искристый черный соболь. Богато изукрашенный широкий пояс оттягивал прямой недлинный меч с приметной, хитро извитой, и тоже черной с серебром рукоятью. Сам паренек был молод и едва ли успел отпраздновать свое двадцатилетие. Был он темноволосый, кареглазый, с небольшой бородавкой у левого виска. Черты красивого лица немного портила излишне большая нижняя челюсть. Жуга вдруг вспомнил — именно его он видел только что в корчме в кругу подвыпивших картежников. Не самая достойная компания для боярского сынка.
