Хория выбрал третью дверь. Замков здесь не было — лишь толстые тяжелые засовы. Дверь вела в темницу — комнатушку пять на пять больших шагов, с земляным полом и двумя лежаками у стен. На одном из них бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь — другое такое же кольцо было пустым. В окно, настолько маленькое, что решетка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец ушел и вскоре вновь вернулся с маленькой жаровней. Цепь закрепили на кольце и удалились прочь.
Воцарилась тишина.
Тот, кто назвался травником, постоял с минуту, о чем-то размышляя, окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул было к двери — цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему в двери нет замка. Он опустился на лежак, рассматривая руки, поскреб ногтем еще теплые головки заклепок. Ковка была прочная и глухая — такую и зубилом не сразу собьешь… Там, где обожгло железом, кожа вздулась волдырями. Он вздохнул и выругался.
Куча тряпок на соседнем лежаке раздвинулась, явив на свет чью-то заросшую пегими космами голову. С минуту они молча расматривали друг друга.
— Ты кто? — спросила, наконец, голова. — Холоп, иль кто еще?
— Странник я, — помедлив, ответил рыжий парень.
— И за что ж тебя сюда?
— Попался графу на охоте под горячую руку.
— Понятно…
Обладатель головы выпростал наружу руки, тоже — скованные цепью, и сел, кутая в рваное одеяло худое, прикрытое грязными тряпками тело. Поежился, поскреб ногтями в бороде.
— Слышь, рыжий, — он вдруг покосился на окно. — Что там сейчас, снаружи?
— День.
— Нет, а вообще?
— Вообще — зима, — помедлив, ответил тот. — Февраль.
— Февраль… — задумчиво повторил узник. — Уже февраль… — Он посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. — Я — Миклош, а тебя как звать?
Ответа не последовало.
* * *
С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но вскоре снова все притихло. Под вечер заявился стражник и принес еду — миску чечевичной каши, а для рыжего странника приволок старое драное одеяло, без которого к утру тот наверняка замерз бы насмерть. А после все о них забыли.
Время замерло для узников. Им, погребенным заживо в каменном мешке, оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в день заходил хромой и тощий тюремщик, приносил еду. Их день тянулся бесконечно, серый и унылый. Ночь приходила без сна, холодной стылой дремой. Ложились спать спиной к спине — так было теплее, и хоть не давали при этом покоя многочисленные блохи — ничего не поделаешь, приходилось терпеть.
Истосковавшийся по людям Миклош говорил много и охотно. Как выяснилось вскоре, сам он попал сюда за то, что осмелился рубить дрова в графском лесу.
— Ну, а как не рубить? — вопрошал он. — На всю зиму хвороста разве напасешься? А зима-то нынче — вон она какая… Я и пошел. Дернул же черт этих собак рядом проехать — услышали топор. Четвертый месяц уж я тут, все жду — а вдруг да отпустят. Как там жена да дети — ничего не знаю… — Он вздохнул. — Ладно, хоть успеля им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь — перестарался. Жадность погубила…
Странник молча все выслушивал, и лишь однажды вдруг спросил:
— А много ли народу в этих вот подвалах?
— В темнице-то? Да много кто сидит, — Миклош покачал головой и поежился. — Да и тем, считай, повезло — годков этак с пять тому назад ох и лютовал же он! Была у него такая забава — на кол людей сажать. Не счесть, сколько он народу перевел. Чтоб он сдох, проклятый дракул!
В первую же ночь странник попытался избавиться от оков, и неожиданно для себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит лишь найти нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И вообще — не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака, насколько позволяла цепь, а чаще — сидел неподвижно, что-то вспоминая, но все было без толку. Что-то очень важное ушло вместе с именем и больше не вернулось. Он бросил свою Силу, и сам теперь был, как тот рифмач, что больше не может сложить и двух строчек.
— Жуга, — сказал он в темноту, прислушался к себе и тихо повторил: — Жуга…
Чужое слово замерло в холодном воздухе, не породив в душе ни отклика, ни эха.
«Все возвращается, — подумалось ему. — И помнится, я сам себе об этом говорил… Я снова выбираю имя. Там, на поляне я узнал вопрос. Но где теперь искать ответ? Чего мне надо от себя? И кто он — враг моего врага?»
— Я выберусь, — сказал он сам себе и сжал кулаки. — Клянусь, я выберусь отсюда! Хотя пока еще не знаю, как…
* * *
Прошло уж больше двух недель с того момента, как на графской охоте полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика — то явно были сапоги, тяжелые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан — оруженосец графа Цепеша. Следом шел кузнец с молотком и зубилом в руках.
— Которого? Рыжего? — спросил он, оборотившись на Кришана.
— Его, — кивнул тот.
Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не стал. Он похудел, осунулся с лица и выглядел теперь еще нескладнее, чем раньше. Шею и руки исполосовали расчесы, под глазами набрякли круги. Грязные волосы спутались в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклепку, отошел. Кришан поднял упавшую цепь и намотал ее на кулак. Покосился на пленника.
— Ты вправду знахарь, или врал тогда? — спросил он.
— Если и знахарь, то что?
— Отвечай, когда я спрашиваю!
— Да. Знахарь.
Кришан передал свой факел кузнецу:
— Жди здесь, как обычно, — распорядился он. — Инструмент не убирай. А ты давай, шагай вперед. — Он подтолкнул рыжего в спину и сам двинулся следом.
По извитой и узкой лестнице поднявшись вверх, они выбрались на свет из подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так похожи друг на друга, что вскоре он вконец запутался и бросил это дело.
Наконец, оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены здесь были круглые, а в окошко виднелся далекий заснеженный лес. Кришан остановился.
— Граф вчера занемог после трапезы, — угрюмо буркнул он. — Вина перепил, или еще что. Слег и животом мается.
— Я думал, что у графа имеется собственный лекарь… — криво усмехнулся тот.
Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо — рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе цепь.
