Хансен со стоном закатил глаза.
— Ну почему, почему такие способности достаются дуракам? — спросил он, обращаясь к потолку и гневно заламывая руки. — С таким расходом силы я бы вылечила пятерых больных или привила на новом месте восемь розовых кустов, а этот недоучка жжёт себя в костре! Жуга, у тебя совершенно нет терпения! Где те ограничения, которым я тебя учила? Ты совсем себя не контролируешь.
Как всегда в момент волнения верх одержала Герта — Хансен снова говорил о себе, как о женщине. Жуга притворился, что ничего не заметил. Помолчал. Провёл ладонью по лицу, царапая отросшую щетину, посмотрел на пальцы и рассмеялся — нервно, резко, неожиданно.
— Мне кажется, я спятил, — объявил вдруг он. Хансен взглянул на него вопросительно, и Жуга пояснил: — Сейчас я видел мышь с копытами. Сначала думал — показалось, а потом она второй раз вылезла.
— Мышь с копытами? — теперь уже Хансен расхохотался. Вытер выступившие слёзы. — Ох, господи, Жуга, это же лемминг! Просто лемминг. Мышь-пеструшка и ничего больше. У них зимой отрастают копытца, чтобы снег копать.
— Ах, вот оно что… А я уж невесть что подумал. — Травник с облегчением потряс головой. — Проклятая равнина. Плоская, как стол, ни деревца, ни кустика. Всё время так и тянет оглянуться. А тут ещё эти как выскочат…
— Ещё бы! Ты, наверное, так топотал, что перепугал их до полусмерти, — Хансен всё ещё улыбался, хотя глаза его посерьёзнели. — Что-то я не припомню, чтобы ты раньше бегал от мышей. В последнее время ты вообще принимаешь всё слишком близко к сердцу. Здесь север, Жуга. Все чувства обостряются, а ничего не происходит. Любое, даже самое малое событие становится как гром, как вспышка света. А ты и без того дымишься, как вулкан. Смотри, не взорвись.
— Легко тебе говорить! — неожиданно резко огрызнулся тот, вскочил и зашагал по хижине, сутулясь, чтоб не стукнуться о потолок. — А с меня как будто кожу ободрали: я без этого меча как будто голый. Олле этот ещё… Чёрт! — Жуга остановился, нервно отгрыз заусеницу. Топнул ногой, развернулся к Хансену лицом. — И ведь что самое смешное — Ашедук же сам меня тогда предупреждал, что «проколет бурдюки»!
— Проколет бурдюки? — удивлённо переспросил Хансен. Нахмурился. — Так. С этого момента давай поподробнее. Во-первых: когда предупреждал? А во-вторых, что это значит: «проколет бурдюки»?
Сосредоточенно моргая от плавающего в воздухе дыма, Хансен выслушал рассказ травника и задумался.
— Чего молчишь? — спросил Жуга.
— Постой, не торопи. А знаешь, интересная получается история. Как ни крути, везде один конец: хочешь остаться в живых, хочешь, чтоб тебя не предавали — не имей друзей. Так что ли, получается?
— Получается, что так. Не взял бы я его с собой, сидел бы сейчас спокойно.
— Знал бы прикуп, пил бы пиво… Ведь сразу можно было догадаться, кто стрелял!
— Догадаешься тут, как же, — буркнул травник. — Мы же лысого искали.
— А Ашедук какой был?
— Кто знает! Он же колпака при нас ни разу не снимал… Хитрый, зараза, слов нет.
— Да, запутались, — признал Хансен. — Так значит, говоришь, он как бы их король?
Жуга поднял голову. Впервые за весь день в его глазах проглянул интерес.
— Почему это «как бы»?
— Насколько я знаю свободных гномах, вряд ли ими может кто-то править. Что же он задумал?..
Травник пожал плечами. Ничего не ответил. Вместо этого потянул к себе сумку и вытряхнул оставшуюся провизию на одеяло. Поворошил рукою твёрдые лепёшки сухарей, кручёные двойным жгутом полоски вяленого мяса и сушёную рыбу, отложил в сторонку толстый брус копчёного сала. В другом мешке была крупа и ягоды, Жуга не стал их распаковывать, а просто взвесил на руке. Гора провизии на первый взгляд выглядела внушительно, но было ясно, что даже при самом экономном расходе на троих её должно было хватить едва ли на неделю. Последние два дня двараг не ел — лишь иногда Хансену удавалось накормить его похлёбкой с ложечки.
— По берегам треска валяется, — сказал Жуга, ероша волосы рукой. — Волною набросало после шторма, она и замёрзла. Надо бы пойти собрать, пока птицы не склевали. Да и птиц неплохо бы пристукнуть парочку-другую. Смерть как свежатинки охота.
— Чем пристукнуть? Это тебе не пингвины. А арбалет гномы упёрли.
— Стрелы-то при мне, — Жуга показал колчан. — Короткие, конечно, но сойдут и эти. Найти бы деревяшку, лук соорудить. Дратва есть. Стреляю я, правда, плохо, но вдруг повезёт? Ведь всё равно особо делать нечего.
— Постой, постой, — вдруг встрепенулся Хансен. — Зачем тебе ещё еда? Яльмар же с остальными вот-вот вернётся, и обратно двинемся, а не сегодня — завтра Вильям подойдёт…
Он помолчал.
— Ты что задумал?
— Я не собираюсь возвращаться, — угрюмо бросил травник, собирая всё обратно в два мешка. — По меньшей мере до тех пор, пока не рассчитаюсь с Ашедуком. Если всё сложится так, как напророчил Олле, и Рик полетит, я больше здесь не нужен. Управитесь одни. Я ухожу.
— Какого чёрта! — Хансен соскочил с лежанки и оказался перед травником. — Мы же уже говорили об этом! Ты ничего не знаешь здесь, ты заблудишься и пропадёшь. Да и где ты собираешься его искать?
— Не знаю, — травник упрямо мотнул головой, стараясь не глядеть Хансену в глаза, и завязал горловину мешка. — Где-нибудь найду.
Хансен замер, кусая губу. Беспомощно оглянулся на лежащего Орге.
— Ты не можешь бросить нас одних. Что, если нам понадобится помощь? Подожди, пока не вернутся Яльмар с остальными. Арне может рассказать тебе о здешних местах… Да ты вообще слушаешь меня, нет?
— Хансен, — устало проговорил Жуга, — ты слишком многого не знаешь. Ты и понятия не имеешь, как для меня важен этот меч и эта доска. Я бы мог тебе об этом рассказать, но у меня нет времени — Ашедук уходит всё дальше, понимаешь? Всё меньше надежды, что я смогу его догнать.
— Гномы — неважные ходоки.
— У него лошадь.
— И верхом скакать не в их привычках. Он ведёт её на поводу.
— Ну всё равно, — упорствовал Жуга. — Ашедук упёр треть наших запасов, оба топора, твой арбалет, мой меч и мой мешок. И он торопится, потому что боится погони: он же не знает, что Орге остался жив. Ты их недооцениваешь. Двараги могут идти весь день и тащить груз в половину себя, они выносливые, как ослы…
— Полегче со сравнениями, Лис! — внезапно раздалось со стороны лежанки.
Жуга и Хансен вздрогнули и обернулись.
Маленький гном приподнялся на локтях и теперь буравил их обоих мрачным взглядом из-под съехавших на нос грязноватых бинтов. Вид у него был до ужаса серьёзный и вместе с тем — какой-то нелепый и комичный.
— Яд и пламя, — пробормотал Жуга. — Чтоб мне лопнуть, Герта, посмотри — да он сидит!
— Не только сидит, но и ругается, — поддакнул Хансен.
