Герман вытянул руку.
— Энтот парень года полтора назад навёл здесь такого шороху, что у наших до сих пор руки чешутся. Потом собрал себе кодлу и промышлял на дорогах…
— Это был не я, — сказал Жуга. — Тот парень украл моё имя. Я убил его.
— Во-во, — кивнул Селёдка, — от подельников избавился! А после в Лиссе вырезал в корчме двенадцать человек.
— Сколько, сколько?! — брови травника полезли вверх. — Уже двенадцать?
Приятель Германа, коротконогий парень в кожаной куртке, стоявший у окна, сердито сплюнул. Лицо у него было круглое с редкой бородёнкой неприятного тёмно-рыжего оттенка. Он вынул нож — широкий турецкий крис с истёртой рукоятью и махнул им в сторону двери.
— Скажи спасибо, что ты здесь, — сказал он. — Кабы не гертрудин дом был, прямо тут порезали бы… А ну, кончай болтать. Пошли!
— А этого? — указал другой на Вильяма.
— А про него ничё не говорили.
— Лови! — вскричал Жуга и ничком рухнул на пол.
Шар взвился в воздух. Гертруда мигом скрылась за столом, рванула Вильяма за руку. Тот упал. Герман вытянул руку, поймал хрусталь и недоумённо на него воззрился. Поверхность шарика играла радужными бликами, искрилась, вихрилась яркими снежинками. Селёдка полюбовался шариком и сунул его себе в карман.
— А ничё игрушка. — Поднял взгляд на травника. — И чё? Сыграем в мячик?
— В ящик он сыграет, — снова сплюнул тот, что стоял у окна.
Двое остальных загоготали. Герман остался серьёзен.
Жуга поднялся, несколько обескураженный. Помедлил и шагнул к двери.
— Постой, — Гертруда ухватила его за руку.
— Не надо, — бросил тот, высвобождая руку. — Лучше, если это будет… не здесь.
Трое расступились, пропуская травника вперёд, и двинулись за ним. Селёдка обернулся на пороге. Повёл арбалетом.
— А вы сидите тихо. Слышь, Гертруда, чё я говорю? Не лезь, куда не просят. Пояли? Пока.
Едва закрылась дверь, Вильям и Герта бросились к окну.
— Ах, сучий выкормыш! — Гертруда топнула ногой. Схватилась за оконную защёлку, ударила кулаком. — Ах ты селёдка вонючая! Чтоб тебе жопу разодрало… Вильям! Помоги открыть окно!
Вильям, не ожидавший от неё подобных выражений, покраснел, но бросился на помощь. Вдвоём они расковыряли шпингалет и распахнули створки. Травник и остальные как раз в этот момент проходили мимо беседки.
— Жуга! — истошно выкрикнула Герта. — Хрусталь! Не надо разбивать! Там…
Двое идущих обернулись на крик, и травник рванулся вперёд.
Первым повалился тот, что шёл слева. Второй взмахнул коротким тесаком. Жуга мгновенно уклонился, нож пробил толстый верблюжий плащ и там застрял. Жуга перехватил под руку нападавшего, вывернул, ударил локтем, закружил и короткой подсечкой бросил его на землю. Хрустнула кость, упавший вскрикнул коротко и страшно и обмяк. Меж тем, тот, что упал первым, что-то выхватил из сапога и бросился в атаку. Блеснула сталь. Жуга ударил, крутанулся вправо, влево, путаясь в своём плаще. Второй, размахивая крисом, прыгнул к травнику со спины. Ударил. Промахнулся. Ударил снова и попал. Плащ травника окрасился кровавым, он упал, и все трое смешались в свалке.
— В стороны, сукины дети, в стороны! — вопил Селёдка, брызжа слюной и прыгая вокруг дерущихся. Арбалет в его руках дёргался, выцеливая травника.
— Щас я его, падлу!..
Жуга рывком поднялся на колено, вывернул чью-то руку с зажатым в ней ножом, и коротко, два раза пнул лежащего в лицо. Перекатился на спину, лицом к другому нападавшему, согнул проворно ноги и опять ударил — теперь уже в грудь. Подброшенный ударом, бородач упал спиной на тумбу солнечных часов и замер там, проколотый как бабочка булавкой. Мгновение он удивлённо пялился на штырь, торчащий из груди, попытался что-то сказать, но тут горлом хлынула кровь и он умолк. Крис выпал из его руки и воткнулся в снег.
Жуга перевёл взгляд на Германа. Вытер губы рукавом и сплюнул.
Стрела смотрела ему в лицо.
— Ну, рыжий, — оскалился Селёдка, — повезло тебе. Но теперь мой черёд ходить.
— Нет, — глухо сказал Жуга. — Мой.
Вильям так и не понял, что произошло. Раздалось глухое «Бум!», живот у Германа вдруг лопнул красным месивом, кровавые ошмётки разлетелись во все стороны на несколько шагов, а то, что от него осталось, дико воя, рухнуло на снег. Когда Гертруда с Вильямом выбежали во двор, Селёдка был мертвее мёртвого. Жуга сидел возле мраморной тумбы часов, поддерживая одной рукой другую. По виску и по плащу его стекала кровь.
— Куда тебя ранили? — Герта опустилась перед ним на колено.
— Жить буду, — травник поморщился. Повернул голову. — Как там эти?
— Один, вроде, жив, остальные дохлые, — Вильям приподнял одного, другого, шагнул к часам и замер, словно вкопанный.
— Жуга… — выдохнул он. — Посмотри!
Травник обернулся.
Снегопад уже давно прекратился. Солнце вышло из-за туч, и длинная кривая тень от гномона наискосок пересекла лицо распятого убийцы.
Сердце травника замерло.
Часы показывали нос и глаз.
* * *
Ран было три, из них лишь та, что на руке, внушала опасения. Крис, несмотря на малую величину, в умелых руках рубил не хуже сабли. Вся остальная кровь принадлежала Герману или кому-то из двоих других.
— Ты страшный боец, Жуга, — задумчиво сказал Вильям, помогая Гертруде перевязывать раны. — Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так дрался.
Травник поднял голову.
— А ты хотел бы, чтоб я дал себя убить?
Вильям ничего не ответил. Гертруда наматывала бинт плотно и тщательно. Кровь постепенно останавливалась.
— Как ты догадался, что делать с шаром? — спросила она. — Постой, не говори, я сама скажу. Сперва ты захотел его взорвать, но ничего не вышло, так? Потом, на улице, ты сообразил, что в прошлые разы шары взрывались, только если ты пытался выдать малый импульс…
— Герта… Ох! — Жуга уселся поудобнее и с укоризной покосился на гадалку из-под головной повязки. — Оставь свои учёные словечки, я их всё равно не понимаю. Я и в первый раз хотел, чтоб грохнуло, а он вдруг взял и заиграл. Ну в смысле — засветился. Мне и подумалось: а ну, как это и есть проверка на магический талант? Ну, вот я его и тронул чуток… Ох, яд и пламя, третий шар в этом городе!
— Я так и думала, — Герта удовлетворённо кивнула. — Ты плохо различаешь цвета?
— Откуда ты знаешь? — встрепенулся тот.
— Иначе ты не обозвал бы моё платье серым. Похоже, что и в магии с тобой творится то же самое. Ошибка в восприятии. Ударное заклятие в твоём исполнении — не больше, чем забава, и наоборот. Ты раньше за собой подобного не замечал?
