Он вдруг понял, что казалось ему странным в имени гадалки.
Принадлежность рода.
— Герта, — медленно проговорил он, с каждым словом холодея внутри от своей догадки. — Ответь мне на один вопрос.
— Спрашивай.
— Ты… мужчина?
Рука с зажатым в ней серебряным ножом замерла над его затылком и медленно опустилась. В зеркале отразилось бледное и грустное лицо.
— Да.
Весь мир и новые коньки
Двое на свете знаем
Разве узнает колдун?
То, что мы с тобою
Двое на свете знаем
Разве узнает колдун?
Ян Чжу
Сны.
За последнее время Тил уже успел забыть, сколь много значит для него неуловимая ткань сновидений, успел забыть то чувство, когда широкий парус сна вдруг схлопывается в чёрный лепесток, в мгновенье ока уносимый вихрем пробуждения. Сны раньше не тревожили его — бесцветные пустые ночи проходили мимо тихо и спокойно, исчезая навсегда. И лишь теперь, когда в глубинах памяти стало оживать прошлое, в его душу заползла неясная тревога, порождённая невозможностью вспомнить сны.
А в том, что они были, Тил не сомневался. И причиной для уверенности были даже не слова Олле, а что-то другое. Что-то поселилось в глубине его души, такое отстранённое и в то же время такое близкое, что становилось не по себе от этой раздвоенности. Раньше, если щемило сердце или вдруг накатывала грусть, Тил привычно отсылал всё это к своей жизни до войны, предпочитая об этом не думать и даже не пытаясь вспоминать. Дверь в прошлое была закрыта даже в снах, и это было благо для него. Он был здесь своим, мир был его, а он был частью этого мира. Был и всё.
Но сны учили думать по-другому.
Во сне ты долго и упорно вышивал рисунок, а поутру, проснувшись, выяснял, что вышивал невидимый узор невидимой иглой, и только пальцы помнят работу. Но узор-то от этого не исчезает.
Во сне все события воспринимаешь не так, как наяву. Бывает, например, что приснится тебе человек с пятью головами, а ты и думаешь при этом: «Ну, пять голов. Так и надо, так и должно быть». А поутру ломаешь голову: ну почему вся эта чушь и несуразица казалась во сне такой естественной? И подползает пугающая в своей простоте мысль: а я ли видел этот сон?
Кто в глубине души на самом деле видит сны?
Нас двое или я один?
И кто из нас «я»?
Ветер с гавани, холодный и сырой, гулял над крышами, ерошил волосы мальчишки, выдувал тепло из-под овчины кожуха. Ставшим уже привычным усилием Тил подавил озноб и вновь задумался — откуда у него это умение? Не спать, когда надо не спать, спокойно сносить холод и ветер, думать о нескольких вещах сразу… И звёзды. Телли поднял голову. Узор созвездий был теперь как музыка, звучал неуловимо высоко прозрачной стынущей мелодией. А где-то в глубине души, как эхо, внезапно отзывалась тонкая струна. Иногда она звучала чисто, иногда — нелепым диссонансом, а порой и вовсе дребезжала, как жестянка. Смех и колокольчики, капель и грохот водопадов, посвист ветра в звёздных лучах… Мелодии сплетались, расходились и сходились вновь, «Так и надо, так и должно быть», — думал он.
А потом опускал глаза и в сотый раз спрашивал себя, почему вся эта чушь и несуразица кажется ему теперь такой естественной.
Но до этого не было дела никому. Даже Жуга и тот его не понял. В последние дни Тил ловил себя на мысли, что все людские заботы стали видеться ему мелкими и нелепыми. Он изменялся. Память тела оживала быстрее, чем память ума. Но та память тоже не была мертва; она спала. И видела сны. Он чувствовал присутствие своего дракона там, внизу — немое спокойствие уснувшей мощи, и ему было тревожно-хорошо. Маски опадали, как увядшие листья. Тил с каким-то гибельным восторгом ощущал, как растворяется во времени мальчишка Телли, и ему на смену через сны приходят годы, ум, расчёт и память Навигатора. Он и хотел, и боялся этого.
— Я возвращаюсь — сказал негромко он.
Налетевший порыв ветра сорвал с губ его слова и унёс во тьму.
* * *
Вильям отложил перо и потянулся. Размял уставшие пальцы и удовлетворённо покосился на лежащие перед ним на столе исписанные бумажные листы. Перевёл взгляд на викинга.
— Ну, как? Что скажешь, Яльмар?
Викинг взял один листок, некоторое время смотрел в него, явно не понимая ни строчки, затем со вздохом отложил его и потянулся за кувшином.
— Не понимаю, почему эта история тебя так зацепила, — сказал он, подливая себе пива. — Подумаешь, одни порезали других. Обычное дело.
— Ну, не скажи. По-моему, это ужасно интересно. Такая интрига, такая, знаешь ли, раздвоенность души! Вдумайся хотя бы, как должен чувствовать себя принц, зная, что на престоле сидит убийца его отца. А мать с ним заодно! Потом, он ведь не знал, какой ему явился дух, добрый или злой…
— Да брось ты, Вильям, — Яльмар отмахнулся, сморщившись, как будто съел чего-то кислого. — Какая разница? И принц совсем не так умён, как ты тут расписал, чтобы всё так подстроить.
— Но он же был прямой наследник! Сам посуди: он должен был воссесть на трон, а так ему пришлось снова ждать…
— Нет, ты не понял. Отец его был старший брат из двух, а по закону младший брат мог наследовать трон, только если у старшего нет детей.
— Но сын-то у него был!
— Но он же тогда ещё был несовершеннолетним! К тому же, дядя и не отрекался о него — принц по-прежнему наследовал престол. А впрочем, как сказать…
— Вот-вот! Пока трава растёт, лошадка сдохнет.
— Гм… — Яльмар нахмурился, умолк и, окончательно запутавшись, махнул рукой: — Да ну их на хрен, с этими делами! Папаша у него и сам был тот ещё козёл. И помер не как все. Небось, утрахался в саду и там задрых. А что? бывает. Я вот тоже, помнится, однажды…
— Отчего ж в саду-то? — опешил Вильям.
— А чтоб жена не засекла.
— Слу-ушай, Яльмар! — бард внезапно оживился. — А она, случайно, не того?.. Не на сносях была?
Несколько мгновений варяг тупо смотрел на Вильяма.
— Кто? — наконец спросил он.
— Королева…
Варяг захохотал.
— Ну, ты даёшь! От кого?
— От брата королевского. А иначе, что ж они потом так резво поженились?
Яльмар пожал плечами.
— Мне-то почём знать? Я над ними свечку не держал.
— Так. Ладно, — бард нахмурился и что-то вычеркнул в своих записках, — ребёнка убираем… А принц о смерти короля как узнал?
— Опомнись! Вся страна об этом знала, а ему сказать забыли, что ли?
— А может, — задумчиво сказал Вильям, — его в Дании не было?
— Как это — не было?
