– Нет! О! Нет, госпожа Катрин! Не говорите так! Боже мой! Я должен идти.
– Куда?
По-прежнему пятясь, не переставая глядеть на Катрин и плакать, юный Мальзевен собирался убежать в город.
Готье, заметив это, схватил его за ворот рубахи и силой притащил к Катрин.
– Я люблю, мой мальчик, чтобы отвечали на вопросы моей хозяйки. Ты объяснишь все по порядку или отведаешь моей шпаги. Что все это значит?
Жако посмотрел на Катрин. Его полный отчаяния испуганный взгляд поразил ее. Он снова расплакался и наконец проронил:
– Я должен предупредить стражу о вашем приезде.
– Это вполне естественно, – заметил Готье. – Было бы из-за чего так сокрушаться.
– О! Если бы… Я должен сделать это, чтобы они закрыли для госпожи Катрин городские ворота.
Воцарилась мертвая тишина.
– Что? – наконец выдавила Катрин. – Закрыть передо мной ворота?
– Так хочет мессир Арно! – как под пыткой признался несчастный. – О! Госпожа Катрин, не сердитесь на меня, я не могу поступить иначе. Каждый день мессир Арно посылает кого-то охранять дорогу с приказом сразу же предупредить его о вашем возвращении. Тот, кто пропустит вас, будет в тот же час казнен – он и вся его семья.
Катрин в ужасе воскликнула:
– Казнен? И вся семья? Этого не может быть! Он сошел с ума!
– Я тоже так думаю, но я не виноват… Я должен это сделать. Нас, должно быть, заметили внизу.
– Хорошо! – воскликнул Готье. – Я сам отвезу тебя в Монсальви, и ты сможешь выполнить данное тебе поручение. Я выскажу мессиру Арно все, что я о нем думаю!
– Нет, Готье! Я вам запрещаю это! Оставьте его, это приказ, – твердо заявила она, и конюху пришлось повиноваться. И уже мягче: – Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась кровь. Я вам уже говорила, что люблю этих людей.
– Так вот их знаменитая храбрость! Им приказывают гнать вас, и они безропотно подчиняются. Я начинаю верить, что ваш супруг не может расстаться с образом капитана Грома. Что же нам делать? Остаться здесь, под этими стенами, у закрытых перед вами ворот, словно у вас чума! Взгляните на вашего Жако. Он убегает, как заяц.
Юный Мальзевен уже добежал до домишек и приближался к подъемному мосту.
Расстроенная Катрин взяла лошадь за поводья и укрылась под сенью деревьев. Этот жестокий удар лишил ее мужества. Неужели Арно, отдавший такой беспощадный приказ, возненавидел ее?
Убить всю семью того, кто пропустит ее! Убить кого-то из обитателей Монсальви, которых он так любил и всегда защищал, тех, кто родился на его глазах? Что произошло? Где были ее друзья Жосс и Мари Роллар, старые товарищи по приключениям? Аббат Бернар? А Сатурнен Гарруст, старый бальи, Гоберта Кэру, самая известная сплетница в городе и давняя подруга Катрин? А Сара? Одному Богу известно, не преследовал ли Арно ее друзей…
Отчаяние, сжавшее ее сердце, было столь велико, что она без сил опустилась на землю рядом с юродивым, который принялся наигрывать как ни в чем не бывало на своей волынке. Готье хотел было вырвать у него из рук волынку, как вдруг тот, не переставая играть, вытащил из кармана клочок бумаги и ловко бросил его на колени Катрин.
– Он ушел! Никто не увидит! Госпожа Катрин, читайте… Этьен уходит!
Он действительно поднялся и, не обращая ни на кого внимания, побрел прочь, не переставая наигрывать заунывную мелодию.
В записке отвратительным почерком с множеством ошибок было написано несколько слов:
«ПРЕХАДИТЕ К ПРУДУ. БЫССТРА! Я ПРЕДУ». И подпись: «ГОБЭРРЭТА».
Готье, ничего не понимая, смотрел на это немыслимое послание. Оно неожиданно придало Катрин сил.
То, что Гоберта умеет писать, само по себе было неожиданностью.
– Сарай у пруда, – перевела она для своих спутников. – Это недалеко. Пошли. Гоберта пишет, что придет. Беранже, шевелитесь! Поехали быстрее!
Юноша замер словно статуя. Стоя посреди дороги, он смотрел на город глазами, полными ужаса и возмущения.
– Этого не может быть! – повторял он. – Не может быть!
– Сейчас не время спать, – одернул его Готье. – Вперед! Госпожа Катрин, указывайте нам дорогу.
Трое путешественников в полном молчании тронулись в путь, каждый углубился в свои мысли. Когда с высоты плато стали видны стены Монсальви, Катрин даже не смотрела в их сторону. Сердце ее ныло и было полно такой горечи, что один вид замка мог разбить его…
Сарай, принадлежащий Кэру, был небольшим и находился в тени деревьев недалеко от пруда. Катрин хорошо знала это место, она раньше гуляла здесь с Мишелем.
Ребенок обожал воду и целыми часами мог любоваться отражением облаков в тихой воде или играть на флейтах из тростника, которые ему делал Жосс, раскаявшийся бродяга. Гоберта тоже сюда изредка приходила, если у нее выпадала свободная минута или нужно было что-либо взять. Обычно она являлась со своей многочисленной детворой, и начинались нескончаемые игры. Маленький сеньор становился тогда красным и взлохмаченным. Глаза его сверкали как звезды. Гоберта показала Катрин, где она держала ключ, чтобы та могла укрыться в случае дождя. Подъехав к сараю, Катрин без труда обнаружила ключ на прежнем месте. Внутри было жарко как в печке. Но при этом приятно пахло сеном, занимающим большую часть сарая. Беранже зарылся в сене как ребенок, а Катрин и Готье сели рядом, привязав перед этим лошадей в тени деревьев и сняв с них сбрую.
– Солнце садится, – сказал конюх. – Нам надо двигаться дальше.
– Дальше? Почему это мы должны идти дальше? – резко возразила Катрин. – Здесь моя земля, мой дом. Здесь живут мои дети. Я не могу отсюда уйти…
С усталым вздохом Готье сбросил на землю вещевые мешки.
– Может быть, придется это сделать хотя бы для того, чтобы подготовить ваше возвращение. Вы же не можете оставаться здесь…
– Здесь – нет, но, может быть, у дверей Монсальви. Я буду кричать и требовать до тех пор, пока меня наконец услышат и откроют эти проклятые ворота.
– …Или убьют вас! Ваш супруг, как и большинство мужчин, не прав, от этого он лишь только еще больше злится на вас. Должен признаться, госпожа Катрин, я все больше и больше жалею, что выходил его у стен Шатовиллена. Лучше бы я оставил его подыхать!
– Нет! – вырвалось у Катрин. Она любила этого человека, несмотря ни на что. И добавила уже тише: – Нет, я бы этого не вынесла. Я бы тогда тоже умерла.
– Ничего подобного! Да, вы бы страдали, но вы бы выжили, помня о детях. В этот час вы были бы возле них, и, несмотря на траур, который вы, может быть, хранили бы до конца дней, душа ваша обрела бы покой и вы жили бы будущим вашего сына, не прекращая молиться за упокой души покойного супруга. Вы могли бы тогда наградить его достоинствами, которых у него никогда не было, – мертвые всегда превращаются в ангелов!
