Я вздохнул и поцеловал ее в висок. Солнце опускалось за горизонт; небо было окрашено в ярко-красные и оранжевые тона.
— Я люблю тебя, Энн, — сказал я.
— И я тебя люблю.
Мы немного помолчали, а потом я спросил:
— Ну а что будет потом?
— Ты хочешь сказать, прямо сейчас?
— Нет, в ближайшие годы.
— О, мы будем заниматься всякими вещами, — сказала она мне.
Сидя там, мы строили разные планы. Чудесные планы, Роберт. Приехать в этот парк осенью, чтобы посмотреть на смену красок. Разбить весной лагерь на реке у Лоджпола, пока туда не-нагрянут толпы. Отправиться с рюкзаками в горы, может быть, даже зимой на лыжах, если выдержат спины. Спуститься на плоту по стремительной реке, взять напрокат плавучий домик и проплыть по запруженным рекам Новой Англии. Поехать в те места на земном шаре, где еще не были. Невозможно было перечислить все то, что мы могли совершить теперь, когда дети подросли и мы могли проводить больше времени вместе.
Я внезапно проснулся. Энн выкрикивала мое имя. Я в смятении стал озираться в темноте, пытаясь вспомнить, где нахожусь.
Я вновь услышал, как она громко зовет меня по имени, и вдруг вспомнил. Я был в кэмпере, в Национальном парке секвой. Была середина ночи, и Энн вывела Джинджер погулять. Я проснулся, когда она выходила, потом снова заснул.
Я моментально выскочил из машины.
— Энн! — закричал я.
Подбежав к капоту машины, я посмотрел в сторону луга. Там мелькал луч фонарика.
Направляясь в его сторону, я заулыбался. Я знал, что это случилось раньше. Тогда она вышла на луг с Джинджер, и вдруг луч фонарика наткнулся на медведя, спугнув его. Она в испуге выкрикнула мое имя, я подбежал к ней, прижал к себе и успокоил.
Но пока я приближался к лучу фонарика, все изменилось. Я похолодел, услышав ворчание медведя, потом рычание Джинджер.
— Крис! — пронзительно крикнула Энн.
Я бросился вперед по кочкам. «Это происходит не на самом деле», — напоминал я себе. В действительности все шло совсем не так.
Вдруг я наткнулся на них и задохнулся при виде этого зрелища: Джинджер схватилась с медведем, Энн распростерлась на земле, выронив фонарик. Схватив фонарик, я направил его на Энн и закричал от ужаса. Ее лицо было в крови, кожа свисала клочьями.
Вот медведь ударил Джинджер по голове, и та, взвизгнув от боли, рухнула на землю. Зверь повернулся к Энн, и я одним прыжком оказался перед ним, завопив, чтобы его отогнать. Он все надвигался на меня, и я ударил его по голове фонариком, который разбился. И тут я почувствовал в левом плече боль, как от удара дубинкой, и упал. Развернувшись, я увидел, что медведь с грозным ревом снова подминает под себя Энн.
— Энн!
Я попытался встать, но не смог: на левую ногу было не опереться, и я вновь рухнул на землю. Энн пронзительно закричала, когда медведь начал ее трепать.
— О Господи, — рыдал я.
Подползая к ней, я правой рукой нащупал камень и поднял его. Прыгнув на зверя и вцепившись в его шерсть, я принялся молотить его камнем по голове. Я чувствовал, как по пальцам стекает теплая кровь: моя, кровь Энн. Продолжая колотить медведя по башке, я завыл от ярости и ужаса. Этого не может быть! Такого никогда не было!
— Крис?
Я сильно вздрогнул, пытаясь понять, где я.
Рядом со мной стоял Альберт, по-прежнему звучала музыка. Я заглянул ему в лицо. Меня насторожило его напряженное выражение.
— Что случилось? — спросил я, быстро поднимаясь.
Он взглянул на меня с выражением такой боли, что мне показалось, будто у меня остановилось сердце.
— Что такое? — спросил я.
— Энн скончалась.
Сначала я испытал шок, словно меня сильно ударили. Потом возбуждение, смешанное с печалью. Жалея детей, я радовался за себя. Мы снова будем вместе!
Нет. Лицо Альберта не выражало поощрения подобного чувства, и мою душу наполнил холодный, тоскливый ужас.
— Ну, прошу, скажи, в чем дело? — умолял я. Он положил руку мне на плечо.
— Крис, она убила себя! — сказал он. — Она от тебя скрылась.
Это было возвращение ночного кошмара.
ЭТОТ БРЕННЫЙ ШУМ
ЕДИНСТВЕННАЯ МУЧИТЕЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ
Слушая Альберта, я в оцепенении сидел на траве. Чуть раньше он увел меня из амфитеатра, и мы перешли на тихую полянку.
Я говорю, что слушал, но на самом деле — нет. Его слова и фразы доходили до моего сознания разрозненно, поскольку собственные мысли нарушали целостность его речи. То были в основном тревожные воспоминания о том, как Энн иногда говорила: «Если ты умрешь, я тоже умру» или: «Если ты уйдешь первым, вряд ли я это вынесу».
Тогда я понял, почему ощущал постоянный страх, несмотря на все чудеса за время моего пребывания в Стране вечного лета. Где-то в глубине души зрело мрачное предчувствие — ожидание чего-то ужасного, что должно было с ней произойти.
Теперь я понимал, почему меня преследовали эти видения — ночные кошмары, в которых она умоляла ее спасти. И опять в памяти возник ее полный ужаса взгляд, когда она скользила к краю скалы, тонула во вспененных водах бассейна или, окровавленная, падала на землю после очередной атаки медведя. И скала, и бассейн, и медведь символизировали мой страх за нее; то были не сны, а предчувствия. Она просила меня о помощи, умоляя не дать ей совершить то, к чему чувствовала склонность.
Голос Альберта дошел наконец до моего сознания.
— Душевные травмы в детстве, подросшие дети, твоя смерть…
Я уставился на него. Он что-то сказал о снотворном? Его мысль прервалась, и он кивнул.
— Господи.
Я спрятал лицо в ладонях, готовый зарыдать. Но слезы высохли, я был опустошен.
— Смерть того, с кем человек был долго и близко связан, оставляет в его жизни вакуум, в буквальном смысле слова, — говорил Альберт. — Потоки психической энергии, направленные на этого потерянного человека, лишаются своего объекта.
«Зачем он мне это рассказывает?» — с досадой думал я.
— Мог сказаться также и тот спиритический сеанс, — продолжал он. — Эти вещи иногда нарушают психическое равновесие.
Я в недоумении посмотрел на него.
— Вопреки тому, что говорила твоя жена, — сказал он, — я думаю, она надеялась на существование жизни после смерти. Думаю, она возлагала на этот сеанс большие надежды. Когда оказалось, что это заблуждение — так она считала, — он… — Голос его замер.
— Ты говорил, что вы за ней присмотрите, — напомнил я.
— Мы присматривали, — сказал он. — Но мы никак не могли узнать, что она собирается делать.
