Поймав себя на этой мысли, я услышал собственный вопрос:
— А как зовут ваших детей? Она не ответила.
— Миссис Нильсен? — молвил я. Я едва не назвал ее по имени.
Ее глаза опять словно подернулись пленкой — и я вдруг со щемящим чувством что-то осознал.
Как бы близко я к ней ни подошел, я не смог бы наладить с ней связь. Всякий раз при моей попытке что-то воздействовало на нее, заставляя отключиться. Она уже мысленно избавилась от моих слов, наверное, полностью стерев их из памяти.
Но я все же продолжал с выражением невольной угрозы:
— Моя старшая дочь замужем, и у нее уже трое детей. Моя младшая дочь…
Я умолк, когда она отвернулась от меня и пошла к дому, выронив из рук мертвую птичку и даже этого не заметив. Я пошел за Энн, но следовавшая за ней по пятам Джинджер обернулась с грозным рычанием. Я остановился, глядя, как Энн от меня удаляется.
Неужели пришел конец всему?
Вдруг Энн, глянув в сторону, с испуганным криком вбежала в дом через дверь общей комнаты и с шумом задвинула стеклянную раздвижную дверь.
Я посмотрел на то место, куда она бросила взгляд, и увидел громадного тарантула, ползущего по камню.
Я застонал, но не от страха перед тарантулом, а поняв, что здесь воплотился один из самых глубоких страхов Энн. Тарантулы всегда приводили ее в ужас; она буквально заболевала, их увидев. Как это ни ужасно, но можно было предположить, что ее личный ад будет населен гигантскими пауками.
Подойдя к тарантулу, я взглянул на него. Огромный, с волосатыми, словно раздувшимися лапами, он неуклюже карабкался вверх по камню. Обернувшись, я увидел, что Энн, стоя за стеклянной дверью, смотрит на него со страхом и отвращением.
Оглядевшись по сторонам, я увидел прислоненную к стене дома лопату. Взяв ее, я вернулся к пауку. Потом наклонил лопату и держал ее перед тарантулом, пока тот не заполз на металлическую часть. Поднеся лопату к краю террасы, я подбросил паука как можно дальше, и, пока он летел через бассейн, чтобы приземлиться в плюще, я спрашивал себя, настоящий ли он. Существовал ли он сам по себе или только потому, что Энн его боялась?
Я посмотрел в сторону двери в общую комнату, которая слегка приоткрылась. Сердце мое подпрыгнуло, когда я заметил на лице Энн выражение детской благодарности.
— Спасибо, — пробормотала она.
«Даже в аду существует благодарность», — с изумлением подумал я.
Я решил поскорей укрепить свои позиции.
— Я заметил, что у вас кончилась питьевая вода, — сказал я. — Можно я поставлю новую канистру?
Лицо ее немедленно приняло недоверчивое выражение, и я чуть не заскрежетал зубами.
— Что вам надо? — спросила она. Я заставил себя улыбнуться.
— Я просто пришел вас поприветствовать. Пригласить к себе на чашку кофе.
— Я же сказала вам, что не выхожу из дома, — молвила она.
— Разве вы никогда не гуляете? — спросил я, стараясь казаться ненавязчивым и беспечным.
Мы с ней когда-то много гуляли в Хидден-Хиллз.
Я хотел, чтобы она осознала свою изоляцию и чтобы это ее озадачило.
Она ничего не ответила, отвернувшись от меня, словно мои слова ее обидели. Я пошел в дом вслед за ней и задвинул стеклянную дверь. При этом Энн обернулась, а Джинджер снова зарычала и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Меня преследовала мысль о бесконечных бесплодных попытках достучаться до сознания Энн.
Вскоре я обратил внимание на дюжины висящих на стенах фотографий в рамках, и меня осенила другая мысль. Если бы я смог заставить ее взглянуть на одну из моих фотографий, ее наверняка поразило бы мое с ними сходство.
Не обращая внимания на рычание Джинджер, я подошел к ближайшей стене и посмотрел на свою фотографию.
Все фотографии были выцветшими и плохо различимыми.
«Почему это произошло? — недоумевал я. — Было ли это частью наказания, придуманного Энн для себя?» Я хотел спросить, потом передумал. Это могло лишь растревожить ее.
Новая идея. Повернувшись к ней, я произнес:
— Я сказал вам неправду.
Она посмотрела на меня с недоверчивым опасением.
— Мы с женой больше не вместе, — сказал я, — но это не то, что вы думаете. Нас разлучила смерть.
Я вздрогнул, увидев, как ее лицо исказилось судорогой, словно в ее сердце только что вонзили нож.
Но все же мне пришлось продолжить в надежде, что я наконец на верном пути.
— Ее тоже звали Энн, — сказал я.
— Вам нравится здесь, в Хидден-Хиллз? — спросила она, будто я ничего не сказал.
— Вы меня слышали? — спросил я.
— Где вы жили прежде?
— Я сказал, ее звали Энн.
Ее лицо опять конвульсивно дернулось, на нем появилось выражение смятения и испуга.
Потом взгляд ее вновь стал отсутствующим. Отойдя от меня, она направилась в кухню. «Энн, вернись», — хотелось мне сказать. И я чуть этого не сделал. Мне хотелось крикнуть: «Это я, разве не видишь?»
Но я молчал. И, как холодный камень, опять сдавило мне грудь отчаяние. Я старался его побороть, но на сей раз мне это хуже удавалось. В душе остался след.
— Посмотрите на это место, — сказала Энн. Она говорила механическим голосом, словно была одна. У меня возникло чувство, что это составная часть происходящего с ней процесса: постоянное повторение деталей ее положения, укрепляющее ее с ними связь. — Ничего не работает, — говорила она. — Еда портится. Не могу открыть консервы, потому что электричества нет, а консервный нож пропал. Без воды не могу вымыть посуду, и она накапливается. Телевизор не работает — думаю, он сломался. Ни радио, ни граммофона, ни музыки. Нет отопления, если не считать тех щепок, что я сжигаю. Дом все время холодный. Мне приходится ложиться спать в темноте, потому что нет света и все свечи израсходованы. Мусорщики больше не приезжают за мусором. Весь дом пропах отбросами и всякой дрянью. И я не могу пожаловаться, потому что не работает телефон.
Она прервала свое печальное перечисление смехом, от которого меня бросило в дрожь.
— Поставить канистру с водой? — сказала она. — Доставки не было так давно, что я не помню, когда была последняя. — Она снова засмеялась до жути горьким смехом. — Хорошая жизнь, — сказала она. — Ей-богу, я чувствую себя персонажем из какой-нибудь пьесы Нила Саймона, когда все вокруг меня разваливается на части, а я сама как будто съеживаюсь.
Тело ее начало сотрясаться от рыданий, и я инстинктивно двинулся к ней. Путь мне, оскалив зубы, загородила Джинджер; из ее груди доносилось приглушенное свирепое рычание. Я подумал, что она напоминает Цербера. Ко мне возвращалось отчаяние.
Я взглянул на Энн. Я хорошо понимал, что она делает, но не хватало сил ее остановить.
