— Ты за закрытой дверью спальни, лежишь на кровати, рядом сидит Йен, держит тебя за руку.
Я понял, что попал в точку, — она дернулась, словно ее ударили. Этот скорбный момент она живо помнила. Теперь я почувствовал себя уверенней.
— Йен говорит тебе, что хотя это звучит неправдоподобно, но он чувствует меня рядом.
Энн задрожала.
— Ты ему говоришь: «Знаю, что ты хочешь помочь…»
Она что-то прошептала.
— Что?
Она прошептала снова. И опять я не услышал.
— Что такое, Энн?
— Оставь меня в покое, — хрипло произнесла она.
— Ты знаешь, что я прав, — сказал я. — Знаешь, что я там был. А это доказывает…
Опять пелена у нее на глазах. Она возникла мгновенно и казалась плотной, почти материальной. Энн отвернула голову.
— Хорошо бы пошел дождь, — пробубнила она.
— Я ведь прав, не так ли? — спросил я. — Все это действительно произошло. Верно?
Она с трудом поднялась на ноги, вид у нее был осоловелый.
— Ты что — боишься услышать правду? Она опустилась обратно на диван.
— Какую правду? — Ее тело дергалось в конвульсиях. — О чем ты говоришь?
— Загробной жизни не существует?
— Нет!
Ее лицо напряглось от страха и гнева.
— Тогда зачем ты согласилась на сеанс с Перри? Она снова дернулась, словно ее ударили.
— Он говорил тебе, что я сижу около тебя на кладбище, — молвил я. — Я тебе скажу, что он говорил, слово в слово. «Я знаю, что вы чувствуете, миссис Нильсен, но поверьте мне на слово. Я вижу его рядом с вами. На нем темно-голубая рубашка с короткими рукавами, синие клетчатые брюки…»
— Ты лжешь. Лжешь.
Ее голос звучал гортанно, зубы были крепко стиснуты, на лице выражение гневного возмущения.
— Сказать тебе, что ты говорила Перри дома? Она попробовала снова подняться, но не смогла.
Взгляд у нее помутился, но тут же вновь прояснился.
— Меня это не интересует, — пробормотала она.
— Ты сказала: «Я не верю в жизнь после смерти. Я верю в то, что, когда мы умираем, мы умираем, и это конец».
— Это правильно! — воскликнула она. Проблеск тщетной надежды.
— Ты сказала именно это?
— Смерть — конец всему!
Я поборол вспышку отчаяния.
— Тогда откуда мне известны все эти вещи? — спросил я.
— Ты их придумал!
— Ты ведь знаешь, что это неправда! Ты знаешь, что все мной рассказанное в точности соответствует действительности!
На этот раз ей удалось подняться на ноги.
— Не знаю, кто ты, — сказала она, — но тебе лучше отсюда убраться, пока не поздно.
— Для кого поздно? — спросил я. — Для тебя или меня?
— Для тебя!
— Нет, Энн, — сказал я. — Я-то знаю, что произошло. Это ты не понимаешь.
— И ты мой муж? — спросила она.
— Да.
— Мистер, — молвила она, почти выплевывая в меня это слово. — Вот смотрю я на вас и вижу, что вы не мой муж.
Я ощутил в груди внезапный тоскливый холод. Увидев мою реакцию, она тотчас же этим воспользовалась.
— Будь вы моим мужем, — сказала она, — вы бы не говорили мне подобных вещей. Крис был добрым. Он меня любил.
— Я тоже тебя люблю. — На меня наваливалась депрессия. — Я сейчас здесь, потому что тебя люблю.
Ее смех прозвучал цинично и холодно.
— Люблю, — повторила она. — Вы даже меня не знаете.
Почва ускользала у меня из-под ног.
— Знаю! — крикнул я. — Я — Крис! Разве не видишь?! Крис!
Мое поражение довершила ее высокомерная улыбка.
— Как же тогда вы можете быть здесь? — спросила она. — Он мертв.
Все было напрасно. Убедить ее было невозможно, потому что она просто не могла себе представить жизнь после смерти. Ни один человек не может себе представить невозможное. А для Энн жизнь после смерти казалась невозможной.
Повернувшись, она вышла из гостиной в сопровождении Джинджер.
Поначалу это потрясение никак на мне не отразилось. Я сидел и смотрел, как она уходит, будто мне это безразлично. Но потом до меня дошло, и я ощутил как будто удар молнии. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы ее убедить. Я почти заставил ее поверить, но, как оказалось, ничего не достиг.
Ничего.
Я пошел вслед за ней, но теперь без всякой надежды. Казалось, с каждым шагом мой рассудок и тело становятся все более вязкими — цепенели мысли, затвердевала плоть, — чем дальше, тем хуже.
В какой-то жуткий миг я подумал, что снова дома, что я часть этого места.
Очнувшись, я воспротивился этому омерзительному процессу. Я бы не вынес, если б остался здесь. Это было бы невыносимо.
Раздавшийся из нашей спальни крик ужаса заставил меня бежать.
Я говорю «бежать», но на самом деле я с трудом переставлял словно налитые свинцом ноги. Именно в этот момент я осознал то, о чем говорила Энн. Как и она, я с трудом двигался. А для нее это было даже хуже.
Я остановился в дверях спальни. Мне навстречу повернулась Джинджер. Прижавшись к стене, Энн не отрываясь смотрела на кровать.
По несвежему, выцветшему покрывалу полз тарантул размером с мужской кулак.
Все замерли. Энн у стены. Джинджер смотрит на меня. Я в дверном проеме.
С медлительной неповоротливостью двигался только огромный волосатый паук.
Устремившись к подушке со стороны Энн, я услышал булькающий звук, словно она чем-то подавилась.
На какой-то жуткий миг я представил, что Энн сама сделала это с собой — бессознательное наказание за то, что не поверила моим словам. Создала образ самого омерзительного существа, какое могла себе вообразить, — огромного тарантула, разгуливающего по ее подушке.
Не знаю, почему Джинджер даже не пошевельнулась, когда я вошел в комнату. Потому ли, что теперь почувствовала мое желание помочь Энн? Ответа я не знаю. Знаю только, что она позволила мне пройти мимо Энн и подойти к кровати.
Осторожно подняв подушку, я стал поворачиваться. Когда паук вдруг метнулся к моей правой руке, я, судорожно вздохнув, отбросил его в сторону. Он с глухим стуком упал на покрывало, а Энн слабо вскрикнула.
Я поспешно схватил подушку и накрыл ею паука. Потом как можно быстрее сгреб покрывало за углы и закрыл им подушку. Подняв узел, я поднес его к двери и рывком раздвинул дверь. Вышвырнув покрывало, я вновь задвинул дверь и запер ее.
