Закрутилась кассета. Чужой голос пробубнил: «Пример один», после чего зазвучал гитарный проигрыш, нарочито неторопливый, с южной ленцой, явным образом рассчитанный на то, что его попытаются повторить.
— Что за фигня…
Мелодия была смутно знакомая, что-то из кантри. Не успел я её толком опознать, как голос объявил: «Пример два» — и зазвучал другой отрывок. Я пошарил среди коробочек на полке и нашёл пустую, с затёртым синим вкладышем. Ну, так и есть: «Антология американской акустической гитары: госпел, рэгтайм, блюграсс, кантри, блюз; пальцевый стиль». Я окинул взглядом полку, где, оказывается, примостилась синяя книжечка с нотами и табулатурой. Автор — Томми Флинт. Для очистки совести я пролистал её, пометок не обнаружил и поставил обратно.
Наверное, кто другой не обратил бы на неё внимания — кассета и кассета, обычный самоучитель. Но я растерялся. Это был какой-то бред. Игната я знаю давно, но даже в начале нашего знакомства парень играл на порядок лучше этого типа на кассете. Зачем ему, без пяти минут профессионалу, слушать урок для начинающих, да ещё перед тем, как куда-то идти? Неужели он разучивал блюграсс и всё такое? Я промотал кассету, послушал в нескольких местах (минут пятнадцать и везде одно и то же) и, ближе к концу, неожиданно вздрогнул, услышав из динамиков хриплый голос Игната.
«Тема мертвеца», — объявил голос.
Я тихонько выругался, насторожился и прибавил громкости. Начинаться «тема» не спешила, некоторое время слышался только приглушённый фон подключенной электрогитары: писали явно тут, не в студии. Наконец зазвучало. Игнат играл медиатором, с оттяжкой, саунд был густым, тяжёлым, исполненным напряжения и беспокойства; от него мурашки шли по коже. Это был не блюз и не кантри, а какая-то невыразимая смесь того и другого. Аккорды сочились, как мёд, каждый следующий звучал в самый последний момент: ещё четверть такта, доля секунды — и мелодия сбилась бы. Но не сбивалась. У меня возникло жуткое желание обернуться, и я обернулся, по-возможности стараясь сделать это помедленней…
…И упёрся в нарисованные собачьи глаза. На мгновение взгляд их показался мне совершенно живым, потом это чувство прошло. Теперь я почему-то понимал, что никакой это не волк, а самая настоящая собака, чёрный пёс.
В дверном проёме снова показалась Инга, тоже встревоженная. Я поспешно выключил магнитофон.
— Давно это Игнат нарисовал? — Я указал подбородком на стену.
— Это? — Инга рассеянно посмотрела туда. — А… Это не Игнат.
— А кто?
— Какая-то девчонка. — Инга пожала плечами. — Он привёл её недели две назад, или три — я не помню. Я сперва решила, это его новая подружка, но она пришла разок-другой и больше не показывалась. У неё ещё имя какое-то чудное — не то Танька, не то Тонька…
— Так Танька или Тонька?
— Ни то ни другое. Говорю ж тебе — чудное какое-то. Иностранное, нерусское. Наверно, прозвище.
Вот как… «Растёт мальчик, пора мотоцикл покупать», некстати вспомнился мне старый анекдот.
Я посмотрел на рисунок и опять поразился, как талантливо.
В этот миг у меня загудел мобильник. Думая о своём, я машинально глянул на экран и напрягся: SMS. И номер не опознаётся. Я вывел текст на экран.
«НАuDuТАНуКу!!!» — гласило сообщение. Опять (как тогда!) — латиницей, в одну строку и с тремя восклицательными. Секунд десять мне понадобилось, чтобы это прочитать, ещё столько же, чтоб понять. Сообщения эти начали уже меня нервировать. Как-то всё это было слишком… своевременно.
Так. Если предположить, что «u» — это русская «и», а «Н» — русская «н»…
— Может, Танука? — спросил я Ингу.
— А, точно! — закивала та и подозрительно прищурилась: — Ты её знаешь?
— Нет, догадался. Как мне её найти? Где она живёт? Хотя бы улица какая?
— Не знаю. Хотя… Я думаю, она из их тусовки. Вся такая… — Инга неопределённо повела рукой и брезгливо скривилась. Чувствовалось, выбора брата она не одобряет и девчонка ей не понравилась.
— Ну хоть что-то ты можешь вспомнить?
— Ну, она такая маленькая… маленькая такая, и… ну, ты знаешь, как они обычно выглядят, — закончила Инга.
Я вздохнул и ничего не ответил. В принципе, она права — я знал, но это означало только, что загадочная Танука выглядит как сто других девчонок, помешанных на чёрных тряпках и вампирском макияже.
Я ещё раз огляделся. Над столом, на кнопках висела дюжина моментальных фотографий. Я вспомнил, что у Игната старый «Полароид», ещё перестроечных времён; парень всё время просил меня при случае купить кассет (те почти исчезли с появлением цифровиков, а у меня остались связи). Да, это могло помочь в моих поисках… Кстати, где тот «Полароид»? Ладно, сейчас это не важно. Я поправил очки, упёрся ладонями в стену и вгляделся. Здесь были какие-то Игнатовы друзья, подружки и, так сказать, соратники — раскрашенные рожицы, фотки с концертов, наконец, и сам Игнат в кожаных штанах, с выбеленной головой, подведёнными глазами и гитарой наперевес. Качество дерьмовое, всё выцвело, одно фото даже вовсе чёрное, но это лучше, чем ничего. Я вопросительно глянул на Ингу — та кивнула, — скопом оборвал их со стены, а напоследок выщелкнул из центра странную кассету и сложил всё в кофр.
— Это я возьму.
Инга пожала плечами:
— Бери. Книжку тоже возьмёшь?
— Книжку? Какую книжку? — Я взглянул на книжечку с аккордами. — А… Нет.
В дверях я обернулся. Надо было что-то сказать. Что-нибудь ободряющее, что её успокоит. Надо было сказать, а я мялся. На язык лезли одни банальности.
— Не волнуйся, — наконец выдавил я, — думаю, всё будет хорошо. Просто… держи меня в курсе дела.
— Надеюсь, — бросила она.
— Будь здорова, сова.
Инга криво и невесело улыбнулась и помахала рукой. Уже в троллейбусе меня настиг её второй звонок.
— Я, кажется, вспомнила, — без предисловий сказала она. — Эта девчонка… Танука или как там её… она живёт где-то на Героев Хасана. Игнат раз хотел её проводить, а она сказала, что до Хасана от нашего дома слишком далеко пешком. И знаешь что… Спасибо, что зашёл. Звони.
— Хорошо. Я позвоню, если что узнаю.
— Не узнаешь — всё равно звони.
И она повесила трубку. Сотовые отучили нас прощаться.
Я ещё раз перебрал фотки, заглядывая на обратную сторону, и понял, что чутьё меня не подвело: почти на половине были записаны имена и телефоны, а кое-где и адреса. Надпись на последней меня особенно заинтересовала: «Т. Н. Г. Хасана, 2а — 31». Вот оно! — единственное «Т» в инициалах и адрес на Хасана. Уже празднуя победу, я перевернул её и вздрогнул: это оказалась та самая бракованная чёрная фотка в характерной белой рамочке. Ничего не разглядеть — Малевич отдыхает.
М-да. Как там говорил гуманный робот Вертер? «Это становится уже совсем интересным»?
