Знать бы ещё эти правила…
Как всё-таки мерзко разговаривать, не видя собеседника! Ладно, представим, что мы говорим по телефону.
Я отодвинулся от края обрыва, подобрал ноги под себя и уселся поудобнее.
— Так что ж ты раньше-то молчал, а, Голос?
— Присматривался: ты или не ты.
— О… Вот как? Мы знакомы?
— В некотором смысле.
— Ладно, — проговорил я. — Тогда продолжим разговор. Ты кто? Дух?
— Можно сказать и так.
— И для кого ж ты… э-э-э… посредничаешь?
— Слушай, давай не будем, а? — недовольно сказал Голос. — Ты ведь зачем-то пришёл сюда?
— Не «зачем», — поправил я его, — а «за кем». И вообще, хватит болтать. Времени нет.
— Времени нет? — повторил голос. — Времени… нет… Ха! Ха-ха! — вдруг рассмеялся он. — Это ты верно сказал — времени нет!
И он опять захохотал. Я терпеливо ждал, когда приступ веселья кончится, потом спросил:
— Ты поможешь мне найти Сороку?
— Пошли! — азартно позвал меня Голос.
— Э-э, постой! Куда это «пошли»? И потом, я, может, и пойду, а вот она, — я позвенел цепочкой, — она — вряд ли.
— А ты её попроси, — предложил Голос.
— А если всё равно не пойдёт?
— А ты хорошенько попроси.
Я взглянул на свою провожатую.
— Как думаешь, стоит ему доверять? — спросил я. Вместо ответа та развернулась и уверенно потащила меня куда-то обратно в лес. Ладно, подумал я, попробуем поверить. Я задрал голову в небо.
— Эй, ты! — крикнул я. — Где ты там? Мы идём. Показывай дорогу.
— Она и так знает, — сказал Голос. — Но чем топать, можно добраться быстрее. Я могу помочь. Хочешь?
— Это как?
— А вот так!
В следующий миг что-то подхватило нас обоих, земля ушла из-под ног, и мир завертелся у меня перед глазами.
Через секунду лес исчез. Я не успел испугаться, как мы с Танукой уже стояли на Комсомольском проспекте, на бульваре возле ЦУМа.
— Пройдёмся? — предложил Голос. Я с недоумением огляделся.
Город выглядел серым, выцветшим. Бледное небо, пятиэтажные дома в проплешинах осыпавшейся краски… Даже яркие пятна рекламных щитов и растяжек смотрелись блёкло. Вокруг сновали люди, не обращая на нас решительно никакого внимания. С некоторым удивлением я заметил, что тела их словно бы полупрозрачные и с теми самыми блуждающими искорками внутри, о которых я уже упоминал. Воздух душный и затхлый. Страшная жара, обрушившаяся на город, продолжала делать своё чёрное дело. Не ощущалось ни малейшего дуновения, словно мы находились в закрытом помещении, а не на улице. Я чувствовал себя так, будто оказался в голограмме, некоем подобии компьютерной игры. Невольно вспомнился фильм «Матрица» — вот сейчас всё остановится, замрёт, и я останусь в городе, населённом манекенами, пустыми оболочками, скинами на компьютерных каркасах. Или правда, что мир — компьютерная программа?
— Нет, Жан. Мир — не компьютерная программа, — сказал Голос.
Я вздрогнул и огляделся. Обладатель голоса по-прежнему оставался невидимым.
— Ты что, мысли мои читаешь?
— Боже упаси! Конечно, нет. Просто не нужно семи пядей во лбу, чтоб догадаться, о чём ты сейчас думаешь.
— Да, пожалуй… — признал я и снова принялся оглядываться. — Зачем ты нас сюда затащил?
— Надо.
Игнорируя наш разговор (а может быть, наоборот — в знак некоего протеста), чёрная псина нагло фыркнула, уселась на газон и принялась чесаться, скорее по собачьей привычке, чем по причине наличия блох — вряд ли они могли существовать в этом «кармане бытия». Я почувствовал себя так, будто вывел на прогулку свою домашнюю питомицу. Забавно было бы встретить сейчас кого-нибудь знакомого. Впрочем, для прохожих я по-прежнему был невидимкой, не существовал. Несмотря на всё происходящее, я помнил, что сейчас на самом деле ночь. А раз тут день, тогда напрашивался вывод: то ли этот мир не настоящий, иллюзорный, то ли он вовсе моя галлюцинация.
Странно, подумал я. Что, если люди меня не видят и не ощущают потому, что я на другом уровне бытия? Так, может, потому и я не вижу и не ощущаю обладателя Голоса, поскольку он находится на ещё более глубоком уровне?
Пока я размышлял, моя «подруга» встала и двинулась вниз, к картинной галерее, «кафедральному» холму, а в перспективе — к набережной Камы. Чем одёргивать её и останавливать, я предпочёл пойти следом. Пройдусь в самом деле, чего мне терять?
В конце концов, ведь времени нет.
Вот так, вдвоём с собакой, мы неторопливо миновали спуск, пропустили троллейбус, пересекли Коммунистическую и стали подниматься в гору.
— Ничего не хочешь спросить? (Это Голос снова дал знать о себе.)
— Пока нет, — несколько неуверенно ответил я. — Разве что сам что-нибудь скажешь. Я сюда не рвался, это твоя инициатива. Что ты хотел нам сказать?
— Посмотри вокруг. Посмотри на людей.
Люди шли мимо, останавливались, сходились, расходились… Как странно, подумал я, оказывается, я давно не разглядывал людей на улице. Последние пару лет я хожу с опущенной головой, глядя в асфальт, или смотрю на что-нибудь другое — на деревья, на дома, ища, быть может, выгодные ракурсы для съёмки. Но ведь, если честно, меня мало в последнее время интересует фотография. Я ещё раз огляделся. Люди. Обесцвеченные, серые фигуры в сером, потерявшем краски городе. Как будто тот памятный дождь смыл с них краски, растворил, перемешал и унёс в Каму. Странные искорки не спасали дела — стоило вглядеться, задержать взгляд на каком-нибудь отдельном человеке, и фигура начинала изменяться, двигаться, «истаивать», менять размеры, очертания. А секунд через пятнадцать-двадцать такого разглядывания некоторые фигуры и вовсе переставали походить на людей, начиная смахивать на диковинных тварей… А что стала рисовать больная девочка? Танцующих полулюдей-полуживотных, геометрические узоры, незнакомые пейзажи…
— Это их души? — с замирающим сердцем предположил я.
— В некотором роде, — в уже привычной манере подтвердил мою догадку Голос. — Это, если можно так сказать, их «внутренняя сущность». «Ка», если использовать терминологию египетских жрецов.
— Зачем египетских-то?
— Для удобства.
— Манси говорят, что у человека пять душ.
— И что у женщины четыре, — согласился Голос — Фигня. В душе у человека столько сущностей, «слоев» и «оболочек», сколько он заслуживает.
— А кто решает, сколько он заслуживает?
— Кто надо, тот и решает.
Вдруг Танука зарычала. В поле моего зрения попала странная, почти нечеловеческая фигура, тёмная двуногая тварь, белёсо-дымчатая внутри, с вкраплениями искорок каких-то совсем уж угрожающих оттенков — багровых, синих, фиолетовых. От неё за несколько шагов будто веяло мертвечиной, все прохожие невольно уступали ей дорогу. Так же как и прочие, она не обратила на меня внимания, прошествовала мимо и скрылась за углом. Я проводил её взглядом и содрогнулся.
