— Нет. Вы мне в телефонном разговоре сказали как-то, что при генно-хромосомных заболеваниях надо смотреть в справочниках, кто номер один из врачей. Там я вас и нашел.
— Важное уточнение, Виктор Валентинович: я — не врач. Но действительно с большой долей вероятности могу утверждать, что являюсь единственным ученым в мире, который располагает реальной возможностью помочь. Об этом вы и пришли просить меня, смею предположить?
— Да.
— Очень тронут вашим поступком. Так хлопотать за племянника… Нечасто встретишь подобное отношение в наши дни. Что ж, готов попытаться.
— Спасибо! Огромное спасибо! — Улыбка осветила лицо Вараниева.
— Но должен вас огорчить: тут есть некоторые острые углы, которые необходимо сгладить. Проблема, как ни прискорбно, в муже вашей сестры. Этот человек самым недостойным образом обманул меня, нарушив условия договора. По всем канонам жанра я должен был бы, не раздумывая, передать ему через вас свой категорический отказ. Я ведь клятву Гиппократа не давал. И тем не менее чувствую себя сопричастным к судьбе мальчика. Да и чисто по-человечески не могу пройти мимо, зная, что имею реальную возможность помочь. Поэтому прошу вас передать зятю, что я готов пойти ему навстречу. Точнее сказать — его ребенку. Само собой разумеется, его финансовые обязательства должны быть им реанимированы.
Вараниев, выслушав монолог Ганьского с подчеркнутой внимательностью, поблагодарил ученого, принес извинения за зятя, заметив, что отвечать может только за себя. Заверил, что сам так никогда не поступил бы. А затем перешел к разговору по существу:
— Конечно же перед встречей с вами я имел продолжительную беседу с мужем сестры. Он просит прощения за случившееся: в тот момент у него была сложная финансовая ситуация. Но сейчас трудности позади.
— Мои условия таковы: должник выплачивает остаток суммы, оговоренной нашим договором, — решительно заявил ученый.
— Зять может заплатить сейчас триста тысяч. И через несколько месяцев — остаток, — сообщил председатель.
— Извините, Виктор Валентинович, но в подобном сценарии я уже участвовал, — бескомпромиссно отмел предложение Ганьский.
— Я ручаюсь за него!
Ганьский взял минуту на размышление, после чего ответил согласием.
— Куда принести деньги, Аполлон Юрьевич?
— В тот же самый банк.
Партийная квартира была продана быстро и очень выгодно: центр столицы, кирпичный дом.
Через неделю после визита Вараниева Ганьский положил на свой счет триста тысяч американских долларов и уже на следующий день осматривал ребенка, которого Вараниев и Хвостогривова привезли к нему домой.
— Какой у мальчика аппетит? Как идет вскармливание? — спросил ученый.
— Да жрет все подряд! — простодушно ответила Хвостогривова.
— Будьте столь любезны, — обратился к ней Ганьский, — поясните поподробнее насчет рациона ребенка.
— Все ест, что на столе видит. Правда, хрен не любит. И капусту квашеную. А горчицу может ложками есть. Сидит и ест, за уши не оторвешь.
— Я восхищен! — удивленно воскликнул Ганьский. — Вижу абсолютные знания по теме питания грудных детей. Погодите… Как это «сидит и ест»? В шесть месяцев? Идавно он у вас «сидит и ест»?
— Не помню точно… Ну, месяцев с трех, наверное.
— Так как же он сидит — ведь он и голову-то еще неуверенно держит? — недоумевал Ганьский, просунув ладонь под затылок ребенка.
— А я его подушками закрепляю, чтобы на пол не шмякнулся.
— Вы потрясающая мать! Вы преисполнены заботы и трепетно несете приятное, но нелегкое бремя материнства! Но почему малыш за столом-то сидит, а не в кровати или в манеже?
— Там он орет. Я специально его за стол усаживаю, тогда он жрет и жрет, пока набок не завалится и не уснет, — объяснила Хвостогривова.
— А как же мальчик дотягивается? — не мог понять Ганьский.
— Так я ему все с краю ставлю.
— И горчицу?
— И горчицу тоже. А не поставь — так орать будет, что хоть из дому беги!
— Мне необходимо два-три кубика крови ребенка, — неожиданно заявил Ганьский, на которого Жанетта Геральдовна произвела сильное впечатление. Увидев недоумение на лицах гостей, ученый пояснил: — То есть два-три миллилитра. Но учтите: никаких поликлиник — только в частном порядке! Возьмите с собой сумку со льдом, поместите туда пробирку с кровью и как можно быстрее ко мне. С сегодняшнего дня строжайшая диета! — Лицо ученого сделалось напряженным. — Никакой горчицы! Побольше соков, протертые фрукты, овощи, каши, отварное мясо. Молочные продукты — обязательно из молочной кухни. Я жду вас с кровью. И вот еще что: договоритесь с медсестрой — необходимо будет в течение двух часов внутримышечно ввести тот препарат, который я дам утром следующего дня.
* * *
Уже несколько суток дух Шнейдермана витал в съемной квартире Виолетты. Второму человеку в партии здесь нравилось. Ему нравилось буквально все, но больше всего сама Виолетта. Молодую женщину не посещало дурное настроение! Даже когда Боб Иванович случайно наступил на хвост ее любимому коту и тот завизжал так, что перепугал попугая, жившего в огромной клетке, реакция Виолетты была выражена одной фразой: «Бибик, ходи осторожнее».
К коту Шнейдерман относился нейтрально, попугая же с первого дня недолюбливал за то, что тот слишком много говорил, и чаще всего невпопад. Дурное влияние телевизора не обошло стороной австралийскую птицу: она повторяла целые фразы из телевизионных передач. А на третий день своего пребывания в квартире гость птицу невзлюбил по-настоящему, обнаружив, что пернатый позаимствовал элементы и из его речи.
— Как дела, любимая? — услышал Шнейдерман, выходя из туалета.
Вместе со словами «Закрой клюв, дятел!» попугай получил огромное банное полотенце на клетку, после чего замолчал. Виолетта, вернувшись с работы и не услышав привычное «Привет, мамочка», сразу поняла, в чем дело. Она, мягко улыбаясь, попросила Боба Ивановича более не применять подобный метод воздействия на пернатого друга.
Спустя день хвост кота пострадал вновь, и Барсик поменял образ жизни: забивался в щель между диваном и стеной, и никакими уговорами его не удавалось выманить. Кот покидал убежище, лишь когда Шнейдерман закрывал дверь квартиры снаружи. Но самые удивительные изменения произошли с попугаем: он начал заикаться, повторяя одну и ту же фразу: «В Гвадалахаре побывать я не успею…»
— Где он набрался этого? — удивлялась Виолетта.
— По телевизору и не такое услышишь, — откликнулся Шнейдерман.
* * *
Аполлон Юрьевич получил пробирку с кровью в десять утра, и сразу загудела центрифуга, разделяя кровь на фракции.
Ученый вышел из комнаты под утро следующего дня весьма и весьма утомленным. Он проследовал на кухню к телефону. Как назло, номер Вараниева найти не удавалось, а время было дорого. И Аполлон Юрьевич позвонил Макрицыну. Еврухерий не спал: головные боли, мучившие его последние несколько месяцев, с начала недели усилились и делали ночной сон рваным и неглубоким, к врачам же ясновидящий идти категорически не хотел. Сообщив номер телефона, он изъявил желание повидаться.
