— Как ты его назвал — Семен Моисеевич?
— Да, — подтвердил Еврухерий.
— Твой знакомый, получается?
— Ну ты скажешь… Ни черта я его не знаю! Раньше приходил, так ни здрасте, ни до свидания, хотя беседовать пытался. Каждый раз, когда под кроватью его нахожу, он на секунду играть перестает, руку мне протягивает из горловины и предлагает познакомиться: «Семеном Моисеевичем величайте». А сегодня вообще обнаглел. «Я, говорит, теперь у вас постоянно проживать буду. До получения квартирки на Арбате — мне по льготной очереди от государства положено. Я иногородний, концертами Брамса на жизнь промышляю. Семьдесят опусов в следующие выходные приглашен исполнить в Консерватории. Сочту за честь вас бесплатными билетами обеспечить в первый амфитеатр». Я объяснил, что Брамсами не увлекаюсь, постояльцев не пускаю, и попросил убраться из квартиры. А он мне в ответ, что по Конституции каждый имеет право на жилье. И вновь стал играть. Я в него вазой запустил — не помогло: стоит и играет. Тогда хватаю будильник… Попал! Банка вдребезги, осколки зазвенели. А через минуту опять музыка. Гляжу, он уже в другой банке стоит и играет. Ну, тут я тебе звонить кинулся…
— Да, действительно, наглый тип к тебе прицепился. А осколки зачем поспешил убрать?
— Я их не убирал, — возразил Макрицын.
— Как же так получается, Еврухерий? Ты будильником банку разбил, а осколки не убирал, но их под кроватью нет. Сами, что ли, разбежались?
— Действительно, странно получается, — согласился Макрицын. — Может, мерзавец их с собой прихватил?
Шнейдерман с сочувствием посмотрел на товарища ипроизнес задумчиво:
— Все может быть… Ладно, давай утром поговорим. Сейчас надо поспать немного.
Еврухерий согласился и ушел в спальню, а Шнейдерман скрючился на софе. Поспать ему не суждено было: едва мозг стал отключаться, сильный шум и крики Макрицына вернули Боба Ивановича в состояние бодрствования.
— Убью! — орал Макрицын и колотил гвоздодером по чугунной батарее системы центрального отопления. — В тепло захотелось?
Шнейдерман влетел в комнату.
— Он опять здесь! Вон, в банке за батареей примостился. Убью, сволочь! — надрывал голос Еврухерий и, продолжая испытывать нервы соседей, еще несколько раз ударил по батарее, пока Боб Иванович не отобрал гвоздодер.
— Оставь его, пусть играет, — попытался разрядить обстановку Шнейдерман. — В конце концов, он же не нападает на тебя. Поиграет, устанет, тогда я и изловлю его, чтобы в милицию сдать. Договорились?
— Черта с два! — заорал Макрицын. — Я его прямо сейчас убью!
— Убивать нельзя, — возразил соратник. — Потом ведь не докажешь, что действовал в пределах допустимой самообороны.
Еврухерий отошел от кровати и заявил:
— Я тогда прямо сейчас милицию вызову.
— Не стоит, — ответил Шнейдерман.
— Почему?
— Не поймут они тебя, Еврухерий. К тому же, думаю, соседи уже и так вызвали.
Боб Иванович ошибся: милицию никто не вызвал. А случилось так потому, что все квартиры, имевшие общие стены или потолки с жилищем Макрицына, сдавались внаем неофициально. И при контакте с правоохранительными органами неминуемо всплыла бы правда о нарушении каждым из них главного закона московской жизни.
В соответствии с оным потребители московского воздуха делились на категории. К первой относились граждане, имевшие московскую прописку. Так называемая каста неприкасаемых. Вторая категория обитателей столицы тоже обладала пропиской, но временной. Жили они неплохо, но временное всегда заканчивается и не всегда продлевается. Во всяком случае, бесплатно. К третьей категории относились так называемые «учтенные», которым разрешалось пребывать в столице временно. Сей статус выдавался исключительно гражданам близлежащих стран. Среди соседей Макрицына вышеперечисленными привилегиями никто не обладал, следовательно, находились граждане в Москве нелегально и готовы были терпеть все, в том числе и безуспешные попытки ясновидящего разобраться с Семеном Моисеевичем при помощи гвоздодера.
— Его нет! — вновь завопил Макрицын и выбежал из спальни, рванув к входной двери. Проверив замки, сообщил товарищу:
— Все закрыто, значит, спрятался.
Шнейдерман, сидя на софе, слышал шум, доносившийся из спальни, но вмешиваться не стал — ему было очень грустно.
Еврухерий с физиономией, имевшей выражение полной растерянности, сел наконец рядом с Бобом Ивановичем и в сердцах произнес:
— Ничего не понимаю! Как мог уйти незамеченным? Причем не в первый раз уже. Может, в окно выпрыгнул?
Второй человек в партии печально посмотрел на Макрицына и стал уговаривать его лечь спать. В конечном счете ему это удалось.
Еврухерий встал первым, чувствуя себя разбитым, чему в очередной раз немало удивился. Дело в том, что в последнее время подобное свое состояние он отмечал часто, но объяснить не мог. А ведь спать ложился не позже десяти вечера, просыпался же не рано. Бессонницей вроде не страдал, снов не помнил, тем более странным и непонятным казалось ему участившееся чувство недосыпа.
Ясновидящий отправился в ванную комнату, на ходу протирая глаза. Спящий на софе Шнейдерман был замечен им по возвращении в зал. От неожиданности Макрицын чуть было не заорал и в полном недоумении сел на стул напротив. Как прошел вчерашний вечер, он помнил отчетливо, но общения с соратником не припоминал. Наличие Боба Ивановича в квартире представлялось мистикой. Еврухерий зажмурился, интенсивно растер виски, потряс головой. Открыв глаза, обнаружил, что Шнейдерман не исчез, а только перевернулся на другой бок. «Пусть спит. Проснется, тогда и поговорим», — решил хозяин квартиры и направился на кухню. И тут позвонила Виолетта.
— У меня, еще спит, — лаконично сообщил ей Макрицын.
— Привет, Макрица! — раздался голос «сына восьми народов». — Уже не сплю.
— Привет! — Еврухерий повернулся к гостю. — Ты как тут оказался?
От неожиданности вопроса Шнейдерман сел на софе, не зная, что и сказать. «Наверное, ничего не помнит, если такой вопрос задал», — подумал Боб Иванович. Может быть, ему стоило сказать всю правду, а может, он поступил правильно, ответив так:
— В гостях я вчера был недалеко от тебя. Ну, выпил, как водится. Захотелось тебя повидать. Позвонил в дверь — не открываешь. Смотрю — створка приоткрыта. Я зашел. У тебя свет везде горит, сам спишь. Посидел немного, разморило меня в тепле, в сон потянуло. Позвонил Виолетте, предупредил, что у тебя заночую. И уснул.
Ответ устроил Макрицына, но он удивился, что забыл дверь закрыть.
— С каждым бывает, — успокоил его Боб Иванович.
— Со мной не бывает. За всю жизнь ни разу не было! — заявил Еврухерий. — Завтракать будешь?
Шнейдерман был голоден.
Вечером того же дня Шнейдерман сидел дома у Вараниева, рассказывая ему о ночном приключении.
