Внезапно кошмар успокоился, легкая слабость заполнила конечности, обруч боли страшной силы обхватил голову и моментально исчез, оставив после себя тяжесть в лобной области. Еврухерий лежал неподвижно, глядя в одну точку, лишь изредка рефлекторно моргая. И вдруг его взгляд отметил, что в правом углу спальни появилась небольшая скамейка, а вместо стены обнаружился пейзаж: на небольшом островке посреди болотца, заросшего камышами и кувшинками, стояла осина с огромным дуплом, из которого высовывался Семен Моисеевич. «Коренной москвич» еще не успел и подумать, что бы все это значило, как совершенно неправдоподобным образом из глазниц вылетели глаза, по зигзагообразной траектории спустились к скамейке и зависли над ней, после чего развернулись и посмотрели друг на друга. Один подозрительно прищурился, другой застыл в удивлении. Сразу после этого изо рта целиком выскочила нижняя челюсть, а за ней и верхняя, представленная шестью мостами и съемными протезами. Будь составляющие части челюсти Семена Моисеевича покрупней, а зрение Еврухерия Николаевича поострей, то последний обязательно смог бы увидеть на золоте одного из мостов весьма необычную пробу, состоящую не из цифр, а одной-единственной фразы: «Истина — во рту: духовная пища кариес не вызывает!»
Между тем чудеса не прекращались. Неожиданно бескровно отделившаяся голова «полуфранцуза-полуеврея» полетела вниз, но замерла в воздухе. Следом из дупла выскочило туловище, одетое в деревенскую рубаху навыпуск и подпоясанные ремнем вычурные шаровары, заправленные в блестящие короткие хромовые сапоги. Туловище пробежало по потолку взад-вперед, сделало сальто в воздухе, прыгнуло на кровать Еврухерия, оттолкнулось и соединилось с головой. Семен Моисеевич в мгновение ока оказался сидящим на скамейке.
В голове у Макрицына закружилось, перед открытыми глазами по зигзагообразной траектории пролетела дюжина пестрых мошек в кокошниках и со значками «Ударница коммунистического труда». Картина стала расплываться, и ясновидящий забылся. Очнулся «коренной москвич» от странного шума и, открыв глаза, в очередной раз им не поверил: Семен Моисеевич все так же сидел на скамейке, а из дупла пыталась вылезти Ангелина Павловна, застрявшая в нем нижней частью дородного тела. Настойчивые попытки женщины преодолеть отчаянное сопротивление древесины порождали треск негодования упрямой осины. Через несколько секунд бывшая супруга Еврухерия уже сидела рядом с «полуфранцузом-полуевреем». Расстроенными струнами звенела в его руках невесть откуда взявшаяся гитара. Парочка принялась исполнять романсы. Ангелина Павловна спела «Я все еще его, безумная, люблю», на что гитарист недобрым взглядом уставился на нее и твердым, уверенным голосом исполнил «Вы полюбить меня должны», при этом слегка фальшивя на верхних нотах. Ангелина Павловна томно посмотрела на него и затянула «Не искушай меня без нужды». Этот романс откровенно не порадовал Семена Моисеевича. В ответ он надрывно прохрипел «В крови горит огонь желанья», после чего обнял женщину за талию.
Сразу же пейзаж исчез вместе с действующими лицами, и появилось некое здание с вывеской на входной двери «Клиника партийной сексологии». Макрицын успел прочитать название, и его глазам предстал кабинет, где сидел врач. На стене висел огромный плакат. «Вставай, проклятьем заклейменный!» — бросался в глаза призыв, под которыми была изображена обнаженная Ангелина Павловна с опущенным вниз указательным пальцем.
— Надо непременно разобраться с этим… — услышал Макрицын картавый голос, и перед ним материализовались двое: Семен Моисеевич и Велимир Ильич Лемин.
— Судя по всему, уж никак не меньше двадцати лет, как обрезанным ходите, и запамятовали? Как это можно запамятовать то, что каждый день по несколько раз видишь?
— Вы правы! Вы абсолютно правы, доктор! Сам удивлен чрезвычайно! Столько раз народу показывал, а сам не посмотрел…
Договорить Велимиру Ильичу не дала Ангелина Павловна, сошедшая к нему с плаката с таким томным выражением лица, какого Еврухерий не замечал за все годы совместной с ней жизни. Бывшая супруга Макрицына обхватила Лемина за шею и прилипла к его губам. После минуты горячего поцелуя дама принялась исполнять эротический танец, стараясь максимально откровенно демонстрировать свои прелести. Затем она вновь обхватила шею Велимира Ильича, и ее руки начали медленно сползать вниз.
— Есть результат, — сообщила женщина.
— Отлично! — отозвался Семен Моисеевич.
— Голова кружится, — пожаловался Велимир Ильич.
— Головокружение от успехов, — констатировал врач, внимательно наблюдавший за происходящим.
Ангелина Павловна исчезла так же неожиданно, как и появилась. Макрицын обратил удивленное внимание на то, что в пространстве кабинета господствовала абсолютная доминанта вертикали: стоял доктор, стоял пациент, и даже шариковая ручка не лежала, а стояла на столе. Пока ясновидящий удивлялся, словно на представлении иллюзионистов, загадочным образом пропали и Семен Моисеевич с Леминым. Зато возник Вараниев, который тянул за собой на веревке птичью клетку на колесах, в которой на перекладине сидел Велик. На Макрицына юноша внимания не обратил. Председатель тоже.
Проводив их взглядом, «коренной москвич» хотел покинуть клинику, но увидел длинный коридор, а там три силуэта. В одном из них ясновидящий без труда узнал Ганьского. А слева от Аполлона Юрьевича шел крупный мужчина с добродушным лицом, держа поводок, на котором семенила громадная серая свинья с лицом ежа, вся покрытая длинными серыми иголками.
Внезапно свет погас. Видения прекратились.
* * *
Утром Еврухерий с удивлением обнаружил, что спал голым. И вроде что-то невероятное, необъяснимое творилось вокруг него ночью. Но что? Ясновидящий сел на один из уцелевших стульев, закрыл глаза и попытался получить помощь извне. К сожалению, сколько-нибудь значимой информации не поступило. Увидел он Ганьского, спешащего на самолет, и Шнейдермана, спорящего в швейной мастерской с пренеприятнейшего вида женщиной. Ясновидящему явился неправдоподобных размеров попугай, который болтал всякую белиберду в громадной зале перед двумя тысячами слушателей. А напоследок Еврухерий увидел себя в компании соседки за столом, одним из шести человек, приглашенных на ужин. Серый, с отвисшим животом кот лежал на коленях женщины, а в ногах путалась кошка, с мордой хитрой и двусмысленной.
— Надо хотя бы узнать, как зовут женщину, — тихо начал разговор сам с собой Макрицын после завершения сеанса, — а то как-то не по-людски получается: она давно живет здесь, здороваемся, а как звать друг друга, не знаем…
Больше года прошло с тех пор, как Еврухерий помирился с Аполлоном и возобновил свои к нему визиты. Как раз нынче утром Макрицын планировал зайти к ученому.
Аполлон Юрьевич был дома один. У Еврухерия давно сложилось впечатление, что Марина избегает его: за год он видел ее лишь раз. И до ссоры с ученым женщина не особо баловала ясновидящего своим присутствием, но тогда она работала, и было понятно, почему ее нет дома. Последние же три года супруга Ганьского официально работающей нигде не числилась. (Хотя она продолжала много рецензировать и участвовать в подготовке изданий художественных альбомов, доход ее деятельность приносила небольшой. Тем не менее у Марины всегда были в наличии большие суммы денег, что удивляло Ганьского, но он, будучи человеком воспитанным и деликатным, никогда не интересовался источниками дохода обожаемой супруги.)
