— Значения не имеет. Они другой смысл в понятие вкладывают. Вернее, два. Первый — замуж вышла по любви, а не по воле отца; второй — пошла против веры. Если что-либо из этого женщина совершила, значит, распутная.
— У них по религии, что ли, так? — заинтересовался Макрицын.
— А если и так, то какие выводы вы сделаете, Еврухерий Николаевич?
— Тогда мне ясно все будет. Религия — вещь серьезная!
— Странно мне подобные высказывания слышать, — усмехнулся космополит. — Они вас характеризуют плохо. Вы, значит, человек непостоянный в суждениях и позицию меняете в зависимости от ситуации.
— С чего вы взяли?
— Ну как же, Еврухерий Николаевич! Я совершенно другие мысли от вас насчет религии слышал. Напоминаю ваши же слова: «Бред это все и ерунда. Понапридумывали глупости всякие от бессилия».
— Не помню такого, — буркнул ясновидящий.
— Ажь-журры — язычники, если вам интересно, — продолжал пояснения Семен Моисеевич. — Троепреклонцы-десвяполы.
— Никогда не слышал, — признался Макрицын.
«А что материально вы можете дать ей? Надо у мужа спросить — как муж решит, так и будет», — звучало в комнате, порядком уже поднадоев и Еврухерию, и космополиту. Из-за спинки трона вышел мужчина, приблизился к Илл-Анне и, активно жестикулируя, заговорил очень эмоционально под одобрительные кивки восседающего:
— Оставь его! Он небогат и не наш. Я уже договорился: скажи «да», и один человек нашего племени, занимающий высокое положение, с очень большими деньгами и связями, приедет из дальнего болота и женится на тебе.
— Нет, не хочу никого, я Сашу люблю! — ответила Илл-Анна. — Вик-Арра за нищего замуж вышла и счастлива, потому что в любви живет. Ее муж — совсем не болотный, из деревни приехал с жалкими копейками.
— Поэтому она и распутная! И ходит с открытой шеей! — ответил человек.
В комнате возникла женщина с хитрым, неприятным лицом. Подошла к Илл-Анне и заговорила вкрадчивым голосом:
— Ты что, с ума сошла? Зачем он тебе? Мы тебе нашего найдем, болотного и богатого!
— Но я люблю Сашу, — повторила Илл-Анна. — Мне никто, кроме него, не нужен. Он необыкновенный!
— Ты же знаешь, что наши женщины не имеют права любить. Мы — не распутные, по любви замуж не выходим и против воли отцов не идем! Или твой отец одобрил твою любовь? — прищурилась пришелица.
Появилась еще одна женщина, за ней другая, и все отговаривали Илл-Анну от встреч с Залпом. Лицо влюбленной становилось все более грустным, на глазах появились слезы…
Макрицын был потрясен увиденным и услышанным.
— Кто они? — спросил он Семена Моисеевича.
— Вик-Арра — сестра родная, человек на троне — отец.
— А те, что отговаривают?
— Мурлыканы. Так у них родственники называются. Мужчина — дядька ее по отцу, первая женщина — жены его сестра. Остальные… Да ну их к черту, Еврухерий Николаевич! Мне совершенно не доставляет удовольствия пребывать в компании этих людей, но вы должны спасти Залпа, поэтому терплю.
Илл-Анна, а следом за ней и Залп поочередно исчезли. Сестра вновь превратилась в статую — застывшее лицо казалось милым и благородным. Затем цвета начали сходить на нет, и вскоре остались лишь белые очертания в окружении усиливающегося желтого свечения.
— Почему она светится? — спросил Макрицын.
— Косынку сняла, против веры пошла, — объяснил космополит.
— А почему скульптурой предстает?
Выражение лица Семена Моисеевича сделалось серьезным. Он задумчиво посмотрел на собеседника и, выдержав паузу, тихо сказал:
— Видите ли, Еврухерий Николаевич… Бог всех нас без исключения скульптурами на свет являет. Совсем немногие предстают памятниками. Но мы отвлеклись! Так вот, уважаемый, что касается языческой религии троепреклонцев-десвяполов, могу сообщить следующее: верят и преклоняются эти люди трем идолам одновременно — идолу денег, идолу связей, идолу положения. Женщина-отступница считается распутной.
— А мужчины-отступники у них есть? — резонно задал вопрос Еврухерий.
— Есть. Но им проще. Если против веры идут, племя им сочувствует и даже помогает, потому что видит в них на голову поврежденных.
— А если мужчина по любви женится? — задал Макрицын очередной вопрос.
— Мужчинам можно.
Пока ясновидящий черпал знания о мало кому известном племени, в комнате опять возник Залп. Он был явно сильно расстроен, беспрерывно курил и набирал один и тот же номер телефона. В трубке слышались длинные гудки. За какой-то миг перед взором Еврухерия пролетело два месяца из жизни поэта — часы, спрессованные в секунды. И вот уже Залп предстал беседующим с двумя женщинами: матерью и сестрой Илл-Анны.
— А что материально вы можете дать ей? — спросила старшая. И добавила: — Надо у мужа спросить — как муж решит, так и будет.
Произнеся эту фразу, она испуганно посмотрела вверх. Еврухерий последовал ее примеру и увидел, что под потолком, словно лодка на небольшой волне, покачивается все тот же трон, и сидит на нем все тот же человек, а глаза его все такие же злые и властные. Повелитель приподнял кисть и указательным пальцем медленно дважды повел вправо и влево.
— Илл-Анна не будет вашей женой, — сразу же сообщила мать. — Извините, вы ей не пара. Она у нас не распутная! Дочка позвонит вам и все скажет сама.
Сочувственная, полная грусти улыбка пробежала по лицу Вик-Арры, золотой ореол вокруг ее тела усилился. И тут же Макрицын увидел Залпа идущим с Илл-Анной морозным вечером по тихим московским переулкам. Денежный, Пречистенский, Староконюшенный…
— Я не буду твоей женой, Сашенька. Прости меня! — донеслось до Еврухерия.
— Что с тобой случилось, любовь моя? — спрашивал Залп.
— Я не люблю тебя, Сашенька, — отвечала Илл-Анна.
— Но как же так? Внезапно, беспричинно разлюбила? В тот последний вечер, который мы провели у меня дома, ты говорила, что мечтаешь, чтобы у нас родилась дочь. Ана следующий день перестала отвечать на звонки. Что произошло, объясни мне, Илл-Анна?
Но Залп в ответ услышал ту же фразу:
— Я не буду твоей женой. Прости меня.
— Но ведь мы так сильно любили друг друга, Илл-Анна! — в сердцах воскликнул Залп, чувствуя приближающуюся потерю.
— Перестань, Саша. — Голос женщины сбился на фальшивые ноты. — Разве ты не понимаешь, что любовь проходит? Я любила тебя и разлюбила. Да и кто знает, что такое любовь? У всех она своя. У меня вот такая.
— Что с вами такое, позвольте полюбопытствовать? — обратился Семен Моисеевич к Еврухерию, на лице которого было странное выражение.
— Как вы думаете, — положив карандаш на тетрадь, спросил Макрицын, — Илл-Анна правду сказала?
