Когда они успели договориться, сват не уточнил.
— Свадьба дело хорошее. — вздохнул Богородица. — Теперь по деревням народ редко женится.
— Мы ночлега искали, — напомнил Юра, — а в Воймирицах нам никто даже не открыл.
— Старухи и не откроют, — пояснил сват, — а ни меня, ни Лёшки дома не было. А так, отвезём молодых — и ко мне. У меня хорошо можно переночевать, диван есть и кровать мамкина; мужики, когда загуляют и домой не идут, завсегда у меня ночуют.
— Ладно, тащи свою невесту, — сдался Юра.
— Лёшкину, — ответил сват тоном, за которым ясно послышалось несказанное: «Мне этой невесты и с приплатой не нужно».
Из дома появилась молодая чета. Жених, ради праздника наряженный в спортивный адидасовский костюм, купленный в секонд-хенде, и невеста, захваченная как была — в самом простецком затрапезе. Оба были пьяны до изумления. Впрочем, жених держался на ногах довольно твёрдо, если бы не он, молодая и двух шагов пройти не смогла бы. Лёшка Быстрое гляделся лет на сорок пять, хотя, возможно, в том была виновна устрашающая худоба, навевающая мысли о голоде в Поволжье и гитлеровских лагерях смерти. Ну а невеста… как известно, женщине столько лет, на сколько она выглядит, вот только одна беда — сильно пьющие женщины от двадцати пяти до шестидесяти пяти выглядят одинаково. Шурка Вихрова тоже выглядела на все шестьдесят пять лет. Жениха устроили на сиденье рядом с водителем, на колени ему усадили невесту, которая, видимо, не очень понимала, что происходит. Богородица со сватом приютились на инструментальном ящике. Было там тесновато, так что им тоже пришлось сидеть в обнимку. В таком умильном единении и тронулся свадебный поезд по указанной тропке, прямиком к Лёшкиному дому в деревне Воймирицы.
— Вот и слава богу! — произнёс жених, дохнув изопропиловым перегаром.
Всё-таки умные люди химики! Они знали, что делали, когда назвали основные компоненты сивушного масла пропиловым и изопропиловым спиртами. Как чего пропил, так пропиловым спиртом и завоняло, а регулярно начал пропивать — изопропиловым спиртом пахнуло. Наука, ничего не скажешь.
Между тем молодожёну хотелось поговорить, а пьяный русский мужик по части философии всякого Спинозу за пояс заткнёт.
— Жизнь прожить, — произнёс воймирицкий Спиноза, — не поле перейти! Это потому, что поле на две стороны, а жизнь на все стороны. И одному, значит, совсем никак, хоть разорвись. Я правильно говорю?
— Совершенно, — подтвердил Юра.
— Поэтому я и женился на Шуре, что без жены поле не перейти. Его же не ногами идут, его душой переходить надо.
— Мудрено…
— Не… ты вникай. Вот как разгадаешь загадку, что значит — поле перейти, то ты человек, а не разгадаешь — тьфу на тебя!
— Тьфу, так тьфу, — согласился Юра, не желавший портить человеку свадебное путешествие.
— Не, ты вникай. Поле — это и есть жизнь. Только одному оно на одну сторону, а вдвоём — на все. Поэтому я на Шурке и женился.
Шурка замычала нечто невнятное, из чего, однако, можно было заключить, что она покуда не считает себя замужней дамой и окончательного согласия ещё не дала. Лёшка поспешно назвал невесту лапушкой и принялся гладить её по голове. Голова безвольно моталась из стороны в сторону, так что Шурка не могла собрать в кучу расхристанные мысли.
Объездная тропка и впрямь оказалась короче прямого пути, а по летнему времени так и сухой была, так что домчали духом. Быстровский дом был тёмен и явно не ждал гостей, что ничуть не смутило жениха.
— Вот мы и дома, — объявил он, шаря над косяком прихованный ключ.
— Совет вам да любовь, — пожелал Богородица.
— Это уж как пить дать, — согласился Лёшка. — Мы, любытинские, в любови как-нибудь понимаем.
Выгрузили молодую, сдали её на руки мужу и поехали ночевать к свату. Наварили прошлогодней картошки в мундире, молодой картофель в эту пору разве что дачники подкапывают, поели горячих картошек с постным маслицем и нулевого помола солью. Сват рассчитывал, что продолжится пирушка, но у него самого водки не было, а гости, хоть и пахло от них вкусно, ничего жидкого не достали. Пришлось укладываться спать.
— Сколько ж лет этой Шурке? — спросил Юра, ворочаясь на бугристом диване.
— А я и не знаю. Лет на десять, наверное, Лёшки постарше будет.
— И что ж у них за любовь такая?
— Никакой там особой любви нет. Просто скушно одному. К тому же у Шурки пенсия, а у Лёшки шиш в кармане.
— Так она свою пенсию, поди, сама и пропивает…
— Это дело исправимое! Лёшка мужик строгий, старовер. Чуть что — Шурку за вихры и в таску. Ей не привыкать, раз она Вихрова.
— А говорят, староверы не пьют, — подал голос Богородица.
— Как они не пьют, вы видали. Лёшка — он пить не пьёт, но и мимо глотки не льёт. Ну, да ему не долго осталось; Шурка четырёх мужиков схоронила, не миновать и пятого хоронить.
— Он болен чем? — спросил Юра, вспомнив невероятную худобу жениха.
— Не, просто я так понимаю — раз на Шурке Вихровой женился, значит, помрёт вскорости.
— Весёлую же ты свадьбу сговорил…
— А мне что? Просят: «Помоги!» — вот я и помог. Всё равно бы они сговорились, только тогда всю водку без меня выдули бы.
— Довод… — сонно сказал Юра и захрапел так громко, что сам проснулся от собственного храпа и ещё с полчаса ворочался, стараясь вернуть вспугнутый сон.
* * *
Проснулись, как и полагается, с солнышком. Помылись дождевой водой из кадки, подставленной под скат крыши, и пошли заводить каток. Возле катка, хмурая и страдающая, ожидала их Шурка Вихрова.
— Ну что, сваты, — произнесла она неприветливо. — Давайте, везите меня домой!
— Не понравилось замужем? — спросил Юра.
— Да какой из него муж? Ни рожи, ни кожи, и одни кости, да и те скоро пропьёт. Мне такого мужика не нужно. Так что вы меня из дому увезли, вы и обратно доставьте.
— Залезай, — разрешил Юра. — Только на ящик, на сиденье тебя вчера в честь праздничка везли.
— Муж-то знает, что ты домой ушла? — спросил Богородица.
— Он дрыхнет ещё, бездельник. А у меня овцы не поены, и поросёнка кормить надо. Погуляла, и будет с него. Вот за Митяя, за свата, я бы пошла. Он мужик рукастый, он бы мне крышу худую залатал. Я и вчера соглашалась, когда думала, что он приревнует. А вот не вышло.
— Не судьба, значит.
Богородица вздохнул и запел, верно сохраняя мотив, что чрезвычайно редко можно услышать при исполнении известнейшей из народных песен:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка тёмная была!
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.
— Вы небось всю ночь колобродили, — не сказала, а скорей утвердила вчерашняя невеста.
