— Как обучены, так и горюют. Ты не на слова смотри, а в душу. А слова — звук пустой, сотрясение воздуха.
Бойцы начали наконец заливать и само пожарище. Двое, вооружившись баграми, растаскивали обугленные брёвна, милиционер расспрашивал, где стояла у владельца кровать и где именно следует искать, не осталось ли от погибшего хоть что-то, позволяющее документально констатировать смерть. Люди, только что объединённые общей опасностью, разделились на тех, кто занят делом, и зевак.
— Ехать бы отсюда… — тихо попросил Богородица.
— Погоди, — остановил напарника Юра. — Следователь ещё опрашивать будет. Нельзя сейчас уезжать. Хорошо хоть не майор Синюхов по тревоге прикатил, а то неприятностей не обобрались бы.
— Синюхов вроде бы в Новгородской остался.
— Как же, остался… Он у нас вездесущий и без пяти минут всемогущий.
— А по-моему, так обычный мент…
— «По-моему» да «по-твоему» — через чёрточку пишется, а «по-евонному» — как ему захочется. Захотел бы к нам докопаться, так и в Ярославской бы достал.
Народ вокруг коптящего, выгоревшего пятна заволновался, сгрудившись плотнее.
— Никак нашли беднягу, — сказал Юра. — Пошли, посмотрим.
— Я такого в жизни насмотрелся, — Богородица покачал головой и присел на выпирающий из земли камень. — А ты иди. Зрелище больное, но поучительное.
Юра кивнул и пошёл к пожарищу один. Ничего поучительного он там не увидел. Пожарный разгребал штыковой лопатой угли, а остальные высматривали, что он выкопает.
— Вон вроде кость торчит, — произнёс копавший, остановившись на минуту. Народ подался было вперёд, но когда боец попытался вытащить находку, она немедленно рассыпалась.
— Вот, Васенька, — констатировала Маруха, — разнесёт тебя ветром, что и хоронить нечего будет.
— Туда копай, — приказал милиционер, прикинув расположение кости. — Если что и уцелело, то там.
— Нашёл, — почти сразу отозвался боец. — Вот он куда забился…
Осторожно поддев лопатой, он поднял чёрный, бесформенный ком. Следователь подставил найденный среди углей покорёженный тазик, находку перевалили туда и склонились над ней.
— Точно, он! Вот позвонок торчит, а это никак бедренная кость. Жопень нашли, чем думал мужик при жизни, то и уцелело.
— Ой, Васенька!.. — заныла сестра.
— Патологоанатому будет в чём покопаться, и ладно, — сказал следователь. — Заливайте, что тут осталось, я покуда показания отберу да поедем.
Заносить Юру в протокол следователь не стал; человек посторонний, понадобится — где его искать? — а дело чистое, пожар не криминальный. На всякий случай записал данные в книжку, а в протокол внёс только местных жителей.
Покуда старухи по одной забирались в милицейский газик, остальные продолжай и судачить. Вопрос теперь стоял о похоронах.
— Гробик попросить маленький сделать, как для младеня. Пахомов сделает, я знаю. Костюмчик у меня есть, Васин и был, токо мал оказался, обувку куплю новую, в гробик сложу аккуратненько, а Васину костку в холстиночку заверну и сверху положу. Так оно и хорошо получится.
— Костюм-то ему зачем? — спросил Юра, перед глазами которого стоял обугленный кусок мяса, оставшийся от бывшего капитан-лейтенанта.
— А как же ён на том свете — голышом будет?
— Ежели он в рай попадёт, там ему казённое выдадут, а если в ад, то и это отнимут.
— И пускай отымают, а я всё сделаю как надо.
Последненький ён у меня, больше братьев не осталось.
Так вот, всухую, без слезиночки оговаривали посмертную судьбу ушедшего. Депутат объясняла про страховку, а больше никакого наследства от Васи не предвиделось, разве что обрубленный провод, подводивший электричество к сгоревшему дому, кто-то из присутствующих свернул в кольцо и вручил новой хозяйке. Вряд ли родная дочь приедет из Киева оспаривать права на десять метров алюминиевой проволоки.
К огорчению старух, оставшийся от Васи кусок следователь забрал с собой, в криминалистическую лабораторию. Уехали пожарные, укатила депутатша, последним отбыл следователь. Теперь деревне предстояло жить, как будто ничего не случилось. Ещё день пожарище будет куриться тяжёлым паром, а народ ковыряться в горелом, пытаясь сыскать ещё какие останки, а потом и впрямь всё забудется, только Маша будет безуспешно требовать возвращения Васиной костки, которую никто, разумеется, не повезёт из областной криминалистической лаборатории в родную Васину деревню. И заказанный детский гробик останется бесполезно рассыхаться на чердаке Машиного дома.
Начали собираться и Юра с Богородицей. На прощание их накормили как следует, горячим. Можно было бы и в баню попроситься, смыть гарь и копоть, ради такого дела хозяева спасённых домов наскоро истопили бы не успевшую остыть баньку, но путешественники не стали зря озабочивать хозяев. И без того неловко слушать благодарности и похвалы. Эка заслуга — прибежали на пожар. Тут и впрямь любой поступил бы так же. Уже перед самым отъездом к ним подошла Маруха, протянула скомканную десятку:
— Милки, если вы всё одно к Ростову едете, в Давыдове на час остановитесь, в церкви свечечку поставьте Николе Угоднику за Васеньку мово. Ён у меня грамотный был, в бога не верил, а всё пусть погорит свечка за грешную душеньку.
— Мы, вообще-то, на Переславль сворачивать хотели, — сказал Юра, — а оттуда к Москве. Там как, по дороге церкви есть?
— Есть, как не быть, токо там не наш приход. Наша церква в Давыдове.
— Так ведь бог-то один, — сказал Богородица.
— Бог, может, и один, а попы разные, — поправила старушка. — Помолиться в любую церкву зайти можно, а свечку ставить токо в своей. А хотя, чёрт ли с ней, ставьте в чужой, может, Васе и с неё полегчат. А я на неделе съезжу и в своей поставлю.
С тем и отбыли, имея поручение поставить свечку за упокой души безбожника Васьки. Когда один безбожник за другого безбожника в чужой церкви свечу ставит, неужто бог мимо такого дива молча пройдёт? Полегчает сгоревшему Васе в горящем аду, не может быть, чтобы не полегчало.
Отъехали на несколько километров, остановились на берегу речки и принялись мыться диким образом. Ильин день давно позади, вода в речке холодная, но покуда терпимо.
— Манёк, — позвал Юра, смыв с головы мыло, — глянь, у меня не клещ, часом, за ухом впился? Болит что-то…
— Какой сейчас клещ? Не время клещам, — заключил Богородица, тщательно исследовав Юрино ухо. — Ожог там у тебя.
Надо же, достал-таки его осколок раскалённого шифера! А сперва Юра и не почувствовал ничего, и только теперь пораненное место заболело. Так и деревенька — по-настоящему ещё ничего не почувствовала. Не стало Васи Фёдорова — и что с того? Меньше будет на деревне пьяного шума. А что улица зияет ещё одним пустырём, так нам не привыкать. Вот только зияние это и тишина грозят обратиться могильной пустотой и тишью. И картографы завтрашнего дня поперёк всех русских земель сделают краткое примечание: «нежил».
