Несмотря на малую цену, книжка расходилась неважно, потому следующим изданием молодой типографии была «Азбука, или Абевега желающим грамоту понимать», бесплатно розданная в три норгайских школы: чистую — для богатых, народную — для детей мастеровых и благотворительную при детоприемном доме. Следствием мудрого поступка было то, что купечество немедленно основало ещё одну типографию, где первым делом был отпечатан шикарный букварь для купеческих отпрысков, чтобы потомки богатых домов не занимались по одному учебнику с чёрным людом. Следующим шагом городская типография выпустила толстенный сонник, а типография негоциантов — календарь с предсказаниями на каждый день. В этих книгах было немного разумного, доброго и ещё меньше вечного, но их читали, и это было главное. Появились даже молитвенники и служебники, рождённые механическим способом: «Песнопения Амрите» и «Заговоры многозаботливой Аммат». Ист был доволен: немного намолятся верующие по безбожной печатной книге!
Через год таинственным образом возникла книгопечатня в старинном конкуренте Норгая восточном Намане, а хитрые торговцы острова Лать устроили книжную ярмарку, где главным образом торговали печатными изданиями, хотя также было выставлено на продажу множество рукописных сочинений, новомодных и древних, написанных на коже и пальмовых листьях.
Переводческая школа с печатней, основанная в Соломониках, ознаменовала проникновение нового искусства на запад. Печатали там почти исключительно богословские труды, но это уже не беспокоило Иста: зараза укоренилась в мире, и всемогущие боги, ещё не осознавшие, что произошло, были обречены. Даже в библиотеке кёнига Ансира появились красивые тиснёные тома, исподволь подтачивающие силу повелителя огня, хотя сам кёниг был традиционно неграмотен и в делах больше полагался на безупречную память, нежели на лживую бумагу.
Догадываясь, что всякое новшество, идущее из Норгая или Хольмгарда, будет изначально подозрительным, Ист старался действовать через своих людей, обосновавшихся в Соломониках и других университетских городах. Неведомо откуда взялось множество подвижников, порой служителей разных богов, которые принимались учить грамоте простолюдинов, не беря с них никакой платы. Чаще всего эти люди даже не подозревали, что в действительности служат злому богу Прогрессу, и искренне верили, что творят добрые дела.
Мир менялся. Корабли из Маженице и Монстреля практически одновременно достигли дикого западного континента и основали колонии, принеся краснокожим туземцам металл и разом погубив их исконную безмятежность. Диковины дальних земель украсили дома просвещённых владык. Бродяги и авантюристы, прежде без толку возмущавшие спокойствие в родных краях, теперь могли ехать за море, зарабатывать себе имение и славное имя. Кроме дикарей, чьё варварское благополучие бесследно сгинуло, все могли быть довольны. И даже самые строгие блюстители старины не видели, что под маской приятного комфорта в мире начинает господствовать новая, немагическая сила. Кое-кто, конечно, догадывался, в чём дело, но как прежде молодые боги не слушали старика Хийси, так теперь разжиревшие на дарах прогресса господа высокомерно не обращали внимания на завшивевших пророков, возвещающих скорый конец времён.
Теперь уже было ясно, что путь, о котором в простоте душевной ляпнул премудрый дурень Парплеус, оказался верным. Самозваный волшебник нутром чуял, чего следует бояться чародею. И значит, именно по этому пути должны двигаться люди.
Между тем боги, ещё недавно бывшие всемогущими, забили тревогу. Из Индии вновь явилась оспа, тысячи людей в самых благополучных городах пали жертвой чёрного поветрия. Объявились новые, прежде не виданные болезни, в появлении которых винили заморских плавателей. Оборванные проповедники призывали чернь ополчиться на богатеев, забывших за книгами собственный народ.
Ист метался по свету, стараясь успеть везде. Подсказывал, как отыскать лекарство против трофической язвы, учил строить корабли, которые не будут бояться участившихся бурь, внушал злейшим из своих противников удачную мысль: не кричать гневные обличения на площади, а издать злобный пасквиль, который разом прочтут тысячи людей. И прежде, чем боги успевали понять, что случилось, их вернейшие апологеты оказывались в стане противника. Трактаты в защиту старины убивали старое так же надежно, как лоцманские карты; сочинения по аэромантике оказывались столь же действенны, как труды безбожных геометров и знатоков алмукабалы. Люди читали и, значит, учились думать.
Оба волшебных дерева стояли возле своих источников изрядно обобранные, Ист щедро кормил людей плодами и с того и с другого дерева. Не беда, что в мире расцветёт генотеизм, церопластика, номинализм или иное престидижитаторное искусство. Люди, привыкшие думать, сами сумеют отделить зёрна от плевел.
Прошло всего пять лет со дня смерти Парплеуса, но мир изменился так, что предтеча нового знания не смог бы его признать.
Ист поднимался по верхней тропе, таща под мышкой нарядный том «Сказания о Дундаре Несокрушимом», который он обещал подарить Гавриилу.
Тропа привычно развернулась в поляну с источником, и Ист остановился в недоумении. Всё кругом носило следы разгрома — кусты были выломаны, несколько рябин, окружавших поляну, выдраны с корнем, трава измята, словно по ней топталось целое стадо неуклюжих бойцов. Крутой бережок возле источника, на котором было так удобно сидеть, обрушился, и лишь сам ручей успел очиститься и невозмутимо струил кристальную воду. Гавриил, встрёпанный и помятый, сидел на своём излюбленном камушке и починял размочаленный бич. По всему было видно, что и бичу, и его хозяину совсем недавно пришлось как следует потрудиться.
Услышав звук шагов, Гавриил вскочил было, но, узнав Иста, облегчённо опустился на место.
— А, это ты… А я уж думал, опять оно ползёт.
— Что случилось? — изумлённо спросил Ист.
— Новый бог родился, — скривив губы, ответил Гавриил. — Человек или нет — не знаю, но взглянуть на него — жуть берет. Поднялось по тропе, искупалось в источнике, поляну всю изгадило. Я вначале не понял, прогнать пытался, так ведь оружия у него нет, значит, и сила на его стороне. Как я от него отбился — сам не понимаю. Его хоть бей, хоть режь — ему без разницы; всё равно что туман стегать. Не тело, а бесформенная груда.
— И маленькая детская головка, — подсказал Ист.
— Точно. Видал такое внизу? И откуда оно только взялось?
— Видал. Это катаблефа. А откуда оно взялось — спроси у Амриты. Не знаю только, станет ли она отвечать.
— Это чудище как сюда вползло, так на меня прёт, а само писклявым голосочком тянет: «Где моя мама?» Жуть.
— И мама его тоже на Амритиной совести. Только маму Амрита прикончила, а с дитятком теперь никто не управится. Оно же отныне бессмертное.
— Да-а… — протянул Гавриил. — Похоже, весёлая жизнь начинается. Раньше чудища богами были только в сказках. Сказки и прежде сбывались, но эта сказочка не из добрых. Как ты думаешь, можно его убить?
— Убить можно кого угодно, знать бы как… Катаблефа и прежде была страшней тайфуна, а теперь… не скажу, можно ли с ней вообще совладать. Да и не стану я её убивать. Понимаю, что надо, а не смогу. Ведь это ребёнок, он маму ищет, а до всего остального ему нет дела… — Ист вскинул голову и зло добавил: — Вот пусть Амрита со всем этим и разбирается, а я не буду. И Амрите вовек не прощу.
