До сей минуты он был темен, недвижен и тих. Чуть слышно мурлыча и пощелкивая, переваривал никому не ведомую информацию. И вот, когда этого уже никто не ждал, на панели гузгулатория праздничными гирляндами засветились огни, звуковые сигналы слились в причудливую, смутно знакомую мелодию, и на словах: «Трусишка зайка серенький под елочкой скакал», легко откинулась массивная крышка, и на фоне опадающей, перепревшей пены появился исследуемый объект.
Одновременно взревел перфоратор выводного устройства, клацнули ряды острейших глоссопетров и принялись откусывать и выплевывать рулоны, неисчислимые километры и гексапарсеки бумаги, испещренные бесценной информацией.
Лира Офирель подбежала к зубастой морде перфоратора, подхватила начало первой ленты и, глядя на просвет, прочла:
— Гузгулаторное исследование опытных объектов. Объект № 1 — носок желтый, нейлоновый (далее именуемый «Носок»). Объект № 2 — субъект в одном желтом носке (далее именуемый «Субъект»).
Объект № 2 прыгал на одной ноге, стараясь натянуть на вторую Объект № 1. Он, речь идет об Объекте № 2, далее именуемом Субъектом, был чист, причесан и свежевыбрит, от него вкусно пахло туалетным мылом и лосьоном «Цветочный». Пестрая ковбойка и простроченные желтой ниткой джинсы составляли его одеяние, если, конечно, не считать знаменитых желтых носков. Субъект из гузгулатория оказался молодым и довольно симпатичным. По его лицу непрестанно блуждала добрая, хотя и несколько рассеянная улыбка.
Завершив свой туалет, то есть объединившись с Объектом № 1, незнакомец обошел всех присутствующих, пожал им руки и, не порадовав никого разнообразием, представился каждому:
— Субъект В Желтых Носках. Очень приятно… — затем осведомился у капитана, где он может остановиться, и, узнав, что направо по коридору каюты от номера семь до пятьсот сороковой свободны, пожелал хозяевам спокойной ночи и с достоинством удалился.
После его ухода Стойко Бруч завладел лентой и продолжил чтение:
— …при анализировании уникального казуса экологического ренессанса неклассическая квантово-релятивистская ретроспекция невозможна без некоторого психологического резонанса, без выявления эмоционального контекста, сближающего актуальный эпилог спинозовской «amor intellectualis» с ее ренессансным прологом, тем беспрецедентным слиянием критериев истины с критериями добра и красоты, которые являлись безальтернативными диспозициями генезиса контампарентной науки…
Лента выпала из ослабевших пальцев Стойко, не ожидавшего, что лишь специально тренированный мозг способен безболезненно воспринимать данные современной науки.
Ангам Жиа-хп приняла ленту и, мгновенно выявив опытным взглядом естествоиспытателя, привыкшего к работе с гузгулаторием, наиболее важные места, во всеуслышание прочла:
— …принудительная надпространственная девитализация и неизбежно связанное с ней появление обширных анаэробно-стерильных областей приводит к локализованному понижению энтальпии метазон и, согласно второму закону Ньютона Пончикова, повышению энтропии, выражающемуся в сапиенс-термической гиперпопуляции…
— С ума сойти! — призналась Лира Офирель.
— Ясно… — протянул Дин Крыжовский и, развернув ясеневое кресло к подчиненным, начал прояснять окончательно прояснившуюся ситуацию. Подчиненные слушали с проясневшими лицами, только в ясных глазах Лиры еще яснело недопонимание.
— Оказывается, мы с вами создали не только Идиных корсаров, но и всю Гекубу. Знайте же, что жизнь есть способ существования пространства. Где некому двигаться, там незачем быть расстояниям. А что составляет девяносто пять процентов мировой биомассы? Астеровирусы! Мы уничтожили практически всю микрофлору целой Галактики! Посудите сами, много ли жизни осталось в пределах нашей ойкумены? Сотни полторы цивилизаций, пяток планет с узкоспециализированной, неспособной к развитию биосферой, да дюжины полторы молодых, развивающихся планет. Это капля в море мертвого, убитого нами вакуума. Страшно вспомнить, сколько килопудов белка сдал на приемные пункты только наш коллектив! А покойные Стриббсы работали еще эффективней! И вот результат: равновесие в природе нарушено, возможно, непоправимо. Мы встретили в космосе астеровирус, сочли его чуждым и вредным и, не раздумывая, уничтожили. Но вместе с астеровирусом мы уничтожили само пространство, получив нечто действительно чуждое нам — Гекубу. Если срочно не принять мер, причем самых радикальных, то мир отныне будет… — капитан метнул взгляд на перфоленту, — лишь эманацией внепротяженной сущности.
— Не надо! — закричала Офирель. — Я боюсь! Я не могу работать без пространства, я же штурман!
— Будем надеяться, что так далеко дело не зайдет, — спешно поправился капитан. — Есть музеи астерокультур, кое-где водятся и дикие астеровирусы. Только бы не спохватились слишком поздно! Если бы у нас было хоть немного астеровирусов, мы бы нанесли удар Гекубе изнутри. Это единственно действенный метод, а все наши планы со стерическим метавытеснением, заменой одного несуществования на другое оказываются лишь симптоматическим лечением.
— Так ведь у нас полны трюмы…
— Белка, Лирочка, полны трюмы белка и дезоксирибонуклеиновой кислоты. Сепараторы функционируют надежно, вряд ли мы сумеем найти хоть один живой астеровирус.
— Капитан! — закричал Стойко Бруч, невежливо перебивая старшего как по возрасту, так и по званию. — Простите за нескромный вопрос: кто вы по специальности?
— Космолетчик-астроходец, — машинально ответил Крыжовский.
— Я так и знал, что не вирусолог! Ведь уже в далеком двадцатом веке не помню какой эры было известно, что астеровирусы сохраняют жизнеспособность при сепарировании и даже кристаллизации. Мы сумеем построить смеситель?
— Разумеется.
— Тогда мы победили! Смерть Гекубе! Ура-а!!!
— Ура!.. — обреченно подхватил Литте.
На этом собрание закончилось, но никто не торопился уходить. Ангам Жиа-хп, уставшая от непривычной активности, дремала в любимом углу, зная, что дело передано в надежные руки опытных практиков. Крыжовский и Стойко вполголоса обсуждали проект смесителя, а Литте, худенький одинокий мальчик в курточке из светло-коричневого панбархата, только что сделавший все, чтобы погубить себя, сидел, как и полагается пажу и оруженосцу, за спиной Лиры Офирель и с тихим отчаянием говорил:
— Прекраснейшая Офирель! Клянусь, что с этой минуты и до конца моих недолгих дней все помыслы мои будут о вас, и все стихотворения, что удастся создать, будут посвящены вам! Если позволите, я прочту первое из них.
— Да, конечно, — рассеянно согласилась Лира.
И Литте негромко начал читать свое новое и, кто знает, не последнее ли произведение:
Пошел однажды Литте,
Он славный был герой,
С соседями на битву
Осеннею порой.
На нем доспех богатый
От шеи до колен,
На голове рогатый
Легированный шлем.
