Вид оружия, упавшего между драчунами, лишь подстегнул дважды битого Сеида. С быстротой молнии он метнулся к ножу и даже успел наложить на него лапу, но вслед за тем босая пятка Семёна впечаталась в бритое темя, и нож остался на земле неподнятым.
Но даже такой удар не свалил Сеида, он по-прежнему желал драки.
Теперь Семён не церемонился с чернобородым. Левая, с юных лет кривоватая рука метнулась вперёд, вцепившись в нечёсаные лохмы бороды. Казалось бы, таким приёмом нечего и думать усмирить буйного Сеида, однако недаром со времён Александра все великие завоеватели велели своим воинам бриться перед сражением. Понимали полководцы, как, мешает борода во время боя. Семён рванул Сеида на себя, одновременно выкинув правую руку навстречу бородатому лицу. На мгновение он почувствовал, как проминается под кулаком переносица врага, затем Сеид громко всхрюкнул и сел.
Семён, опасаясь наклоняться подцепил нож пальцами босой ноги, подбросил и уже в воздухе поймал рукой.
— Держи! — крикнул он, швырнув нож вверх.
Бритвенное лезвие ткнуло стражнику под левую ключицу, и любитель гладиаторских боёв, не вскрикнув, полетел вниз, на голову не успевшему очухаться Сеиду.
В яме настала жуткая нечеловеческая тишина, лишь Сеид возился и пинал свалившийся труп, продолжая в помрачённом уме драку с непокорливым христианином.
— Вай! Что ты наделал! — простонал дервиш. — Теперь из-за тебя всех нас казнят!
— Не я начал драку, — сурово напомнил Семён.
— Но ты поднял руку на слугу султана. Это видели все.
— Хватит болтать, не перед кадием стоишь, — Семён потёр лоб. — Думаю, отсюда пора выбираться.
— Как? — ханжески воскликнул дервиш. — Кто придёт выручать одинокого старца?
— Выберемся. Давай, сирота, приводи в чувство своего охламона. И запомни: Христос велел добром за зло платить. Потому и выручаю тебя.
Старик подошёл к Сеиду, ничуть не церемонясь, хлёстко ударил по щеке. Глаза, закатившиеся под выпуклые надбровья, вернулись на законное место, взгляд стал осмысленным.
— Поди сюда! — приказал Семён.
Сеид, видя согласие хозяина, покорно подошёл.
— Лезь мне на плечи! — командовал Семён. — За стену держись. Теперь на ладони ступай! Устоялся? Осторожней, сейчас поднимать буду. Руками по стене перебирай, а то сверзишься!
Ростом Сеид был сходен с минаретом. Оказавшись поднятым на высоту, он легко достал края ямы и с кряхтением выбрался на волю.
— Лестницу ищи! — в голос произнесли Семён и его недавний противник.
Через несколько минут в яму спустилась длинная драбина, хорошо знакомая всем обитателям ямы.
— На ней второй стражник спал, — натужно сообщил Сеид. — Я его придушил, чтобы не мешался.
Семён покачал головой. С хорошими соседями свела его судьба… Жизнь человеческая для них ничто. Хотя тюремщика тоже не жалко. Кто курит анашу, тот сам себя не жалеет; зачем его другим жалеть? А вот как разбойники попали в яму с мелкими бродягами?… Верно, и на старуху бывает проруха.
Старикан что-то объяснял сбившимся в угол заключённым. Семён разобрал лишь последние слова: «…они вытащили всех из ямы, побили и прогнали прочь. Больше вы ничего не видели и не знаете!» Бывшие заключённые, испуганно оглядываясь на старика, один за другим взбирались по хлипкой лестнице и исчезали в вечернем сумраке. Старичок, проследив, чтобы в яме никого не осталось, тоже выбрался наружу. Последним полез наружу Семён. Он ожидал увидеть— лустой майдан, готов был и встретить мстительный удар Сеида. Однако выбрался наружу благополучно, а там увидел, что странная пара ожидает его.
— Идём с нами, — предложил белобородый.
Семён пожал плечами. Ему было всё равно. Если всевышнему угодно, чтобы он попал в разбойничью шайку, он господу не перетчик.
Вечер в Палестине наступает быстро. Вскоре беглецы шли уже в полной темноте.
Старик привёл их в какие-то развалины, сказал, что здесь они подождут утра. Семён присел на землю, устало закрыл глаза. Ясно, что убивать его не будут и, значит, можно расслабиться. Старик опустился рядом, коснулся пальцем Семёновой руки.
— Ты мне понравился, христианин. К тому же среди моих людей нет христиан. Есть иудеи, есть двое индийских язычников. Один перс, очень хороший человек, — зороастриец и поклоняется огню. А христиан отчего-то нет. Я хочу, чтобы ты шёл со мной. Семён снова пожал плечами.
— Аллах мудро устроил земные дела, — продолжал татевщик. — Я по своему недомыслию попал в смрадную яму и, если бы не ты, сидел бы в ней, пока мои дети не отыскали бы и не выручили своего отца. Ты помог мне выйти на волю на два дня раньше. В знак моей любви — обменяемся одеждой!
Семён улыбнулся, а ночная тьма скрыла понимающую усмешку. Должно быть, грубая аба исколола непривычные плечи разбойника, и ему не терпится сменить её. Впрочем, изношенный халат погонщика верблюдов немногим лучше. Аба, во всяком случае, теплее, потому что вата, которой некогда был подбит халат, давно вылезла, и ветер разнёс её по дорогам мусульманского мира.
Последней мыслью засылающего Семёна было: «А ведь я теперь — беглый раб…» Сквозь сон беглец подивился странности этих слов. Свободный человек, во-первых, свободен, а во-вторых — он человек. А беглый раб, хочет он или не хочет, должен скрываться. Но главное — он навсегда останется рабом. Кто даст ему свободу?
Проснулся Семён оттого, что ему плотно зажали рот.
— Тихо! — прошипел в самое ухо старый разбойник, имени которого Семён до сих пор не слыхал. — Вы оба храпите, как бегемоты, вас слышно в самом Багдаде! — Старик помолчал и добавил: — Поблизости кто-то бродит, мне почудились шаги.
Семён замер, прислушиваясь. Вроде тихо.
— Надо уходить, — прошелестел старик.
Семён подошёл к пролому в стене, осторожно выглянул наружу. Ещё не рассвело, но с минуты на минуту должно было наступить утро. Если солнце на юге опускается быстро, то по утрам оно вылетает, как выстреленное из катапульты. Потому, должно быть, восточные поэты и не умеют любоваться зорями.
Но сейчас беглецам было не до красот. Первое, что бросилось в глаза, это цепочка факелов, плавным полукругом огибавшая развалины старинного монастыря. Затем со стороны огней донёсся злобный лай собак, рвущихся со сворки.
— Нас ищут… — прошипел старик. — Проболтался кто-то.
Семён не знал, кто и о чём мог проболтаться, но и он понимал, что даже если факельщики ищут и не их, то всё равно повяжут, и далее ничего хорошего не произойдёт. А уж попасть на зубы собакам… сансун — псина злобная, умеет по запаху идти и бежит не хуже борзой; ей всё равно — джейрана травить или беглого преступника.
Старик пинками разбудил Сеида, который уже успел пристроиться у стены и даже снова начал похрапывать.
— Уходим! — приказал белобородый. Сеид пошарил вокруг руками, словно искал, что бы такое взвалить на плечи, и, ничего не найдя, поднялся.
