Атаманы тоже понимали, что дело худо и приходится думать не о добыче, а о собственных головах. На следующий день с утра трое казацких есаулов отправились в ханскую ставку на переговоры. Результат превзошёл все ожидания: Будан-хан предложил своим вчерашним врагам поступить к нему на службу. Казакам было обещано прощение, жалованье и земли из рук шах-ин-шаха, всё награбленное оставалось в их владении, а кроме того, Будан-хан от имени своего господина торжественно обещал, что христианские наёмники никогда не будут посланы воевать против своих единоверцев, а лишь против турок и бухар.
В такую великую удачу никто поверить не мог, в стане упорно говорили, что просто Будан-хан побоялся нового боя и теперь всего лишь усыпляет бдительность казаков сладкими обещаниями, а сам намерен подтянуть войска и перерезать ненадёжных союзников. Всякий, кто знает нравы Востока, согласится с таким мнением. Тем не менее на следующий день к Будан-хану отправился уже сам Разин в сопровождении войсковой старшины и людей, умеющих разбирать персидскую речь. Толмачи Разину были не нужны — атаман бегло говорил на нескольких языках, в том числе и по-персидски, но давно известно — чем больше ушей в посольстве, тем больше они смогут услыхать.
Казакам предложили занять земли по Кызыл-узеню на восток от города Ряша. Судя по подслушанным разговорам, земли там были плодородные, да и близость реки говорила сама за себя. Разин, однако, на такое предложение не согласился, прося у шаха мест пусть не столь обильных, но крепких и безопасных.
— Земля там, может, и благодатная, — сказал он ближним людям, — а челны проведём ли по реке — бог весть.
Покладистый везир склонил слух к казацкой просьбе и, посоветовавшись с окружением, подарил пришельцам для поселения остров Миян-Кале, а на прокормление отдал изрядный клин прилежащей земли.
Разин к тому времени уже выделял Семёна среди других бойцов, отмечая знание языков и чужеплеменных обычаев, поэтому, когда выборные люди осматривали жалованное место, Разин подошёл к Семёну и спросил вполголоса:
— Ну, как тебе именице? Улыбнулось?
— Именице-то славное, — ответил Семён, — вот только надо ли мне было из янычар бежать, чтобы в шах-севены податься? Велика ли разница, какому бусурману служить?
— Не горюй! — Разин сильно хлопнул Семёна по плечу. — Не на век продался. Перезимуем, а там и поглядим, откуда ветер подует. Зато здесь зимовать будет сытно, а на острову нас сам чёрт не возьмёт.
Миян-Кале был островом лишь по названию, на деле соединяясь с метёрой землёй длинной и узкой косой. От «кале», что значит — крепость, тоже было лишь одно название — остатки оплывшего вала и какие-то развалины в центре. Атамана это, однако, не смутило, и вскоре вал был насыпан заново, причём не только вокруг лагеря, но и поперёк песчаного перешейка, соединявшего остров с землей.
Угодьев возле Миян-Кале оказалось куда как меньше, чем по Кызыл-узеню, впрочем, бывшие пленники, освобождённые казаками в Ширване и знающие, как возделывать каменистую иранскую землю, сказали, что и здесь место пристойное; постараешься — урожай снимешь, не чета российскому. Русским мужикам, впервые попавшим в чужую землю, такое показалось странным.
— И это они землёй называют? — горестно восклицал Тимошка Акимов — сменщик Семёна по вёсельной работе. — Ежели это земля, то как её орать? Тут же одно каменье! Ничо не вырастет.
— Потом польёшь — вырастет, — успокаивал Семён. — Хочешь, давай исполу делянку расчистим?
— Казаки шепчут, что мы здесь только перезимуем, а по весне домой двинем.
— Так до весны времени сколько угодно. Тут края тёплые, зимы почитай что и не бывает.
— А то давай! — вдруг загорелся Тимошка. — Чо сажать-то станем?
— А хоть редьку. Здешняя редька спорая, на Николу Вешнего вытаскаем.
Вдвоём Семён и Тимошка вручную вскопали клинышек земли, выкладывая на меже низенький дувал из собранных камней, а затем Семён засеял делянку маргеланом — зелёной редькой, что прежде всех овощей созревает на восточных огородах.
Другие казаки посмеивались над землекопами, но и присматривались к их работе. На насмешки Семён отвечал просто:
— Персы за нами тоже присматривают. Пусть видят, что мы надолго устраиваемся. Нам же спокойней будет.
С Семёном соглашались, но копать землю по осени никто больше не решился.
Между тем Будан-хан честно выполнял свои обещания. Шах-севены отошли от казацкого лагеря, а вскоре и вовсе отправились в Нишапур, воевать эмира Бухарского. Русских наёмников власти покуда не тревожили, понимая, что на новом месте следует сначала устроиться, а уж потом нести службу. Воинский казначей привёз казакам жалованье за полгода вперёд. Следом подошёл обоз с хлебом. То есть не с хлебом, конечно, — какой хлеб в Персии? — а с полбой и китайским горохом — чечевицей. Несколько выбранных казаков побывали в Ряше и вернулись невредимыми. Семёнова делянка к марту месяцу зазеленела дружными всходами, и в лагере стали поговаривать, что, может, никуда и не стоит отсюда сниматься, мол, от добра добра не ищут, так почему бы и не послужить шахскому величеству?
А потом и сам Степан Тимофеич собрался в дальнюю дорогу.
Как-то о полдень по лагерю пробежал посыльный казачонок и просил быть к атаману всех прежде живавших в Персии. Когда народ собрался, Разин вышел из своего шатра, обряженный в халат из нанковой дороги, с плоской пуштунекой чалмой на голове и в стоптанных канибадамских сапогах. Внимательно оглядел лица пришедших на зов и произнёс раздумчиво:
— Замыслили мы с дружками малость по Персии побродить, но только чтобы на нас не глазели лишнего. Для того и переоделись. Ну как, станишники, сойдём мы за бусурманских гостей?
Собравшиеся молчали, не зная, что сказать, лишь Семён сплюнул на сторону и коротко ответил:
— Повяжут вас на первой же заставе.
— Отчего же так? — прищурился атаман.
— Купцами нарядились, — охотно объяснил Семён, — а едете на конях. Кони в Персии дороги, купцам на них разъезжать невместно.
— Что же мне, на ишаке ехать?
— На верблюде, — твёрдо сказал Семён. — И товаров с собой набрать, вьюков хотя бы полста.
— Хорошо… — протянул Разин. — Вот коли ты такой знаток, то при мне караванбаши и поедешь. И присоветуй-ка, караванбаши, каких товаров с собой взять, чтобы расторговаться с прибылью?
— Нафту везти в бурдюках, — Семён потёр лоб, соображая. — Лес, опять же, орехи…
— Провоняем нефтью, — недовольно возразил Разин, — а лес и вовсе везти не с руки — пупы разошьются. Может, шёлку набрать, его у нас знатно поймано.
— Шёлк в Ыспагани свой получше здешнего, — не согласился Семён. — Шёлк отсюда на Москву идёт и в Веденесию через Трапезун и Ляп-город. А на Ыспагань лесной мёд отправляют, вощину… — Семён помолчал, вспоминая, — ещё посуда деревянная ценится, только её здесь делать не могут, только бочки да ушата. А им мисы нужны, ставцы, кумки, чашки расписные… Ложки тоже, какие потоньше, полубоские.
