Здесь приходилось остерегаться только вооруженных людей, а они все стянулись к границам и кресту Тэнгэра, где шли бои. Баргэды, которых в этой земле было страшно много, больше дюжины на каждый оройхон, смотрели испугано и зло, но не смели ничего сказать.
Шооран вышел к далайну, но не желая выдавать себя, не стал строить и пошел назад. Он вспомнил, что где-то здесь находится родина старика, а он, его наследник, принес на эти оройхоны столько бед. Почему-то Шоорану смертельно захотелось посмотреть места, где начинал жизнь Энжин. Шооран определился по трем выступающим оройхонам, поставленным в ночь казни Атай, и пошел вглубь страны.
Оройхон старика ничем не отличался от всех остальных. Так же росли туйваны, колосились поля, палатки служителей облепляли толпы одинаковых тэсэгов, и никто не мог сказать, возле какого из них сидела Атай.
Шооран, откинув полог, вошел в одну и палаток. При виде вооруженного человека хозяева, а вернее, бездомные служители великого Ёроол-Гуя забились в угол, прикрывая собой детей. Шооран присел на корточки и спросил:
— Где-то здесь, давно, жил один человек. Его звали Энжином. Вы такого не помните?
— Мы не знаем, — пробормотал глава семьи. — Ничего не знаем…
— …и еще девушка — Атай. Ее убили во время мягмара, сбросили в далайн.
— Нет, нет… Мы никого не трогаем!
— Да не вы! — рассердился Шооран. — Это было давным-давно, когда жил тот человек. Жена у него была — Сай.
— Сай здесь живет, — подала голос хозяйка. — Только мужа у нее нет, и сама она совсем старуха.
— Она и должна быть старухой, — сказал Шооран. — Проводи меня к ней.
Женщина, безмерно обрадованная, что опасный гость покинул палатку, провела Шоорана между тэсэгами и остановилась возле крошечного навеса или даже накидки, наброшенной поверх четырех колышков. Казалось, там не может поместиться человек, но когда женщина постучала по колышку и крикнула:
— Сай, тебя требуют! — полог откинулся, и из под него показалась сморщенная старушка.
— Ты Сай? — спросил Шооран. — У тебя был муж Энжин?
Старуха выползла наружу. Ее руки, голова мелко тряслись, и было непонятно, боится ли она пришельца и вообще понимает ли, что ей говорят. Потухшие глаза не выражали ничего.
— Это я, — сказала она, — и муж у меня был.
— Расскажи мне об Энжине, — попросил Шооран.
У него было ощущение, будто он разговаривает с Ваном или еще кем-то из героев старинных легенд.
— Он был хорошим мужем, — старуха говорила медленно, короткими фразами. — Мы жили дружно и никогда не ругались. Ни разу за всю жизнь. И он никогда не бил меня. Он погиб давно, на северной границе, когда ловили илбэча. И я живу одна. Я всю жизнь работала и всегда выполняла норму. Я и сейчас работаю, а мне второй день не дают есть.
Что мог сказать Шооран? Рассказать об Энжине, о том, что тот был илбэчем? Но это значит, сказать, что он не умер, а просто бросил ее как ненужную вещь. Надо ли это знать трясущейся старухе? Сама-то она теперь верит, что ни разу между ней и покойным мужем не проплывала тень Ёроол-Гуя.
Шооран встал, подошел к растущему неподалеку туйвану, хлопнул ладонью по стволу. Вниз посыпались созревшие плоды. Шооран набрал полную сумку и высыпал на колени Сай.
— Это от Энжина, — сказал он.
Покинув дряхлую Сай, Шооран направился на север. Нужно было, пока в стране неразбериха, пересечь границу.
Пройдя чуть больше одного оройхона, Шооран остановился в изумлении. Он увидел стену. Нечто подобное встречалось ему на Царском оройхоне, но здесь стеной был обведен не суурь-тэсэг, а целый оройхон и, возможно, даже не один. Стена была выше человеческого роста, ее гребень щетинился частоколом рыбьих костей, наверняка отравленных. На углу оройхона, где сходились идущие по поребрикам дороги, стояли ворота. Они были расколоты, очевидно выстрелами из татаца. В проходе лежало несколько трупов. Ни одного живого человека не было видно, верно братья выбили ворота и пошли вглубь огороженного оройхона.
Шооран осторожно заглянул в проем. Потом он не мог сказать, какие чудеса ожидал увидеть, увидел же обыкновенный оройхон. Те же, что и повсюду деревья, поля, ручьи. Хотя поля были не такими. Земля на них была не черной, а рыжей. И тэсэги здесь тоже были не такими. Каждый камень на запертых оройхонах был сокровищем. Здесь не было легких пористых камней, что валялись в иных местах. Здесь лежал желтый искристый кремень, осколки белого кварца, плотные черные кругляши, из которых делают гири и самые лучшие кистени, шершавый красный камень, что так ценится резчиками по кости. Это был крест Тэнгэра — единственная настоящая земля.
Шооран поднял маленький камушек, непривычно яркий и тяжелый, и, не заходя вглубь оройхона, поспешил в обход стены. Надо торопиться. Раз братья вошли в крест Тэнгэра, значит, сопротивление сломлено повсюду. Оставалось надеяться, что разбив гарнизон южной границы, братья еще не поставили там свои заслоны.
К сожалению, оправдались худшие предположения. Граница была закрыта. На новом месте цэрэги не чувствовали себя в безопасности, и шансов прокрасться незамеченным — не было.
Вновь Шооран попытался применить прием, позволивший ему прорваться сюда. Правда теперь перед ним был не узкий перешеек, который можно перекрыть одним оройхоном, а самое длинное из оставшихся огненных болот. Пока Шооран, укрывшись в куче костяного хлама, работал, никто из цэрэгов не тронулся с места. Слишком уж удивительным зрелищем было рождение оройхона, и вряд ли многие из них видели его прежде, когда пленный Шооран строил проход в страну старейшин. Но едва остров встал, один из воинов побежал за подкреплением, а остальные кинулись перекрывать новый оройхон. Дорога возле аваров опустела.
Пригибаясь и стараясь держаться ближе к чадящим скалам, Шооран двинулся вперед. И лишь выйдя на открытое пространство, увидел, что проход закрыт по-прежнему. Один из цэрэгов остался на месте. Лица стражника было не видно из-за примотанной губки, но это был явно кто-то из тех, кто раньше охранял их и знал всех в лицо. Хотя у Шоорана тоже была губка, но пятна ожогов на виске и переносице выдавали его.
— Вот и еще один, — довольно сказал цэрэг. — И, похоже, самый главный. Стоять! — предупредил он движение Шоорана.
Но Шооран и не думал бежать. В его руке упруго разворачиваясь, запел ус парха.
— Я ничего тебе не говорил, — произнес Шооран, обращаясь скорее к судьбе, чем к противнику, — и мне нет дела до твоих домыслов, потому что сейчас ты умрешь.
Голоса звучали глухо и невнятно, и если Шоорану это было на руку, то цэрэг не мог кликнуть подмогу. Хотя он был опытный воин и не испугался оружия. Ус парха, вибрируя в искусно дрожащей руке, стоял почти неподвижно, лишь самый кончик исчез из виду, размытый бешеным движением. Но эта струна готова была выбить из рук копье, рассечь одежду и тело. Немногие умели так обращаться с хлыстом. Когда-то юный Шооран целыми днями упражнялся с запретным оружием и теперь хвалил себя за то давнее упорство.
