– Я сказал: тпру! Никому не удастся приплести меня к убийству. Чеки. Милое мелкое воровство. Но я не убийца, черт бы вас всех побрал.
– Тогда почему, – запальчиво спросил Най, – ты нам соврал?
– Я вам говорил правду.
– Временами, но не всегда. Например, о том, что произошло в субботу, четырнадцатого ноября? Ты сказал, что вы поехали в Форт-Скотт.
– Да.
– И когда вы туда приехали, вы зашли на почту.
– Да.
– Чтобы выяснить адрес сестры Перри Смита.
– Верно.
Най поднялся. Он обошел вокруг стула Хикока и остановился у него за спиной. Наклонившись к самому уху задержанного, он прошептал:
– У Перри Смита нет никакой сестры в Форт-Скотте и никогда не было. И в субботу днем почтовое отделение Форт-Скотта не работало.
Потом он сказал:
– Обдумай это, Дик. Пока все. Мы поговорим с тобой позже.
Отпустив Хикока, Най и Черч пересекли коридор и заглянули в одностороннее зеркальное окошечко в двери комнаты, где полным ходом шел допрос Перри Смита, – они наблюдали эту сцену без звукового сопровождения. Най, который впервые увидел Смита, был заворожен его ногами – точнее, тем, что ноги у него были настолько коротки, что маленькие, как у ребенка, ступни едва доставали до пола. Голова Смита – жесткие индейские волосы, ирландско-индейская смесь темной кожи и дерзкого, каверзного выражения лица – напомнила ему о симпатичной сестре подозреваемого, милой миссис Джонсон. Но этот маленький, покалеченный полумужчина-полуребенок не был милым; розовый кончик его языка высовывался между губами, словно язык ящерицы. Он курил сигарету, и по ровности его выдохов Най заключил, что он все еще «девственный» – то есть до сих пор не знает о реальной цели допроса.
Най не ошибся. Ибо Дьюи и Дунц, терпеливые профессионалы, постепенно сокращали историю жизни задержанного до событий последних семи недель, а те в свою очередь – до сжатого отчета об интересующем их уик-энде: от полудня субботы до полудня воскресенья соответственно 14 и 15 ноября. И теперь, потратив на подготовку три часа, они уже собирались перейти к сути, и Дьюи сказал:
– Перри, давай подведем итоги. Когда тебя освободили из колонии, тебе поставили условие, что ты больше никогда не вернешься в Канзас.
– Штат подсолнухов. Я был безутешен.
– Раз ты так к этому относишься, тогда зачем ты вернулся? У тебя должна была быть какая-то очень веская причина.
– Я же вам сказал. Чтобы повидаться с сестрой. Чтобы получить деньги, которые она держала для меня.
– О да. Сестру, которую вы с Хикоком пытались разыскать в Форт-Скотте. Перри, как далеко Форт-Скотт от Канзас-Сити?
Смит покачал головой. Он не знал.
– Хорошо, ну а сколько часов вы туда ехали?
Нет ответа.
– Один час? Два? Три? Четыре?
Подследственный сказал, что он не помнит.
– Конечно, не помнишь. Потому что ты никогда в жизни не был в Форт-Скотте.
До той поры никто из детективов не подвергал сомнению ни одно утверждение Смита. Он поерзал на стуле и провел по пересохшим губам кончиком языка.
– Выходит, что все твои слова – ложь. Ты никогда не бывал в Форт-Скотте. Вы не снимали никаких девочек и не отвозили их ни в какой мотель.
– Отвозили. Кроме шуток.
– Как их звали?
– Я не спрашивал.
– Вы с Хикоком провели с ними ночь и даже не спросили, как их зовут?
– Это же всего-навсего проститутки.
– Скажи нам, как назывался мотель.
– Спросите Дика. Он знает. Я никогда не запоминаю всю эту бодягу.
Дьюи обратился к своему коллеге:
– Кларенс, я думаю, пора нам поправить Перри.
Дунц наклонился вперед. Он был тяжеловесом, обладал проворством боксера второго полусреднего веса, однако глаза у него всегда оставались полуприкрытыми и сонными. Он растягивал слова; каждое слово, неохотно слетавшее с его губ, звучало с каким-то коровьим акцентом и тянулось мучительно долго.
– Да, сэр, – проговорил он. – Похоже, самое время.
– Слушай внимательно, Перри. Потому что мистер Дунц сейчас скажет тебе, где вы на самом деле были в ту субботу ночью. Где вы были и что вы делали.
Дунц сказал:
– Вы убивали семью Клаттеров.
Смит сглотнул и начал потирать колени.
– Вы были в Холкомбе, штат Канзас. В доме мистера Герберта У. Клаттера. И прежде чем уйти из этого дома, вы убили всех, кто там был.
– Нет.
– Что «нет»?
– Я не знаю никакого Клаттера.
Дьюи назвал его лгуном, а потом, разыгрывая ту самую карту, которую они заранее договорились разыграть, сказал ему:
– У нас есть свидетель, Перри. Кое-кого вы, ребятки, проворонили.
Прошла целая минута, и Дьюи ликовал, потому что Смит молчал, а невиновный человек обязательно спросил бы, что за свидетель, и кто такие Клаттеры, и почему думают, что это он их убил, – во всяком случае, что-нибудь сказал. Но Смит сидел молча, стискивая пальцами колени.
– Ну, Перри?
– У вас аспирина нет? У меня забрали аспирин.
– Тебе плохо?
– Ноги болят.
Было уже пять тридцать. Дьюи нарочно резко закончил допрос:
– Завтра мы к этому вернемся. Между прочим, ты знаешь, какой завтра день? День рождения Нэнси Клаттер. Ей исполнилось бы семнадцать.
«Ей исполнилось бы семнадцать». Перри, лежа на рассвете без сна, думал о том (как он вспоминал позже), правда ли, что сегодня день рождения этой девочки, и решил, что нет, это было сказано просто для того, чтобы заставить его подергаться, как и выдуманный «свидетель». Этого не может быть. Или они имеют в виду… Эх, если бы он только мог поговорить с Диком! Но их держали порознь; Дик сидел в камере на другом этаже. «Слушай внимательно, Перри, потому что мистер Дунц сейчас скажет тебе, где вы были на самом деле…» На половине допроса, когда он начал замечать намеки на конкретные числа ноября, он начал нервничать от предчувствия того, что должно произойти дальше, но все равно, когда это произошло, когда этот здоровенный ковбой сонным голосом произнес: «Вы убивали семью Клаттеров» – Перри… да он едва не умер на месте. Он, наверное, за две секунды потерял фунтов десять. Слава богу, что этого никто не заметил. Во всяком случае, он на это надеялся. А Дик? Возможно, они и с ним провернули тот же трюк. Дик был умным, убедительным актером, но «стержня» в нем нет, он слишком легко поддается панике. Но пусть даже так и пусть даже они на него хорошенько надавили, Перри был уверен, что Дик не расколется. Если не хочет болтаться на виселице. «И прежде чем уйти из этого дома, вы убили всех, кто там был». Очень может быть, что каждому из бывших заключенных в Канзасе они поют одну и ту же песенку. Они, наверное, допросили сотни людей и многих из них обвинили в этом убийстве; они с Диком были просто еще двое таких же. С другой стороны – стали бы четверых специальных агентов из Канзаса посылать к черту на рога ради пары мелких нарушителей условий освобождения? Может быть, каким-то образом они что-то нашли, какого-то «свидетеля». Но это невозможно. Разве только – он отдал бы руку, ногу, лишь бы переговорить с Диком хотя бы пять минут.
