Однако труды эти не лишены были общего плана. За ними стояла работа определенного мозга. Мозга, продремавшего с самого девичества, не находившего себе применения так долго, что потребовался ни больше ни меньше, как бунт Стирпайка, чтобы мозг этот зевнул, наконец, и потянулся. Теперь он бодрствовал. То был мозг Графини.
Это она отдала самые первые приказы; она призвала в замок Блистательных Резчиков; она усаживалась, расстелив перед собою большую карту центрального Горменгаста, на одной из центральных лестничных площадок за стол и направляла разнообразную деятельность по спасению и переселению, не давая своим подданным времени думать о нависшей над ними опасности – только о непосредственных их обязанностях.
Оттуда, где она сидела, ей было видно, как на площадке пониже заканчиваются последние работы. Вода почти достигла уже пятого марша этой верхней лестницы. Графиня смотрела вниз на четверку мужчин, боровшихся с длинным черноватым сундуком. При каждом покачивании из него выливалась вода. Шаг за шагом сундук взволакивали по широким ступеням. Плещущая вода давилась плавающими по ней предметами. Каждый этаж отдавал наводнению собственную долю вещей – потерянных, позабытых или ненужных, – и добыча, взятая им в нижних пределах замка, дюйм за дюймом всплывала к более высоким водных путям, где к ней присоединялись новые, только что спущенные на воду флотилии, отчего однородный слой плавучего мусора становился все толще и толще.
Несколько мгновений Графиня глядела на темную воду в пролете лестницы, затем перевела взгляд на замерших перед нею вестовых.
В этот миг прибыл еще один запыхавшийся гонец. Его посылали проверить дошедшие до центрального замка слухи о том, что Блистательные Резчики начали строить лодки и почти уже ободрали свой мыс подчистую.
– Ну? – глядя на гонца, произнесла Графиня.
– Все правильно, ваша светлость. Строят.
– Угу, – сказала Графиня. – Что еще?
– Им нужны тенты, ваша светлость.
– Тенты. Зачем?
– Нижние этажи затопило, как и у нас. Приходится спускать лодки на воду недостроенными, через окна. А от дождя защититься нечем. В верхние этажи их не пускают. Те уже перенаселены.
– Что за лодки?
– Самые разные, ваша светлость. И превосходной работы.
Графиня большой ладонью подперла подбородок.
– Доложите Заведующему Плотным Полотном. Пусть отправит им всю парусину, какую удалось сохранить. Известите Резчиков, что при чрезвычайных обстоятельствах их лодки могут быть реквизированы. Пусть сработают их столько, сколько смогут. И пришлите ко мне Смотрителя Речных Судов. У нас ведь есть свои суда, не так ли?
– Насколько я знаю, есть, ваша светлость. Но не много.
– Следующий! – сказала Графиня.
Из строя служащих выступил старик.
– Ну? – спросила Графиня.
– Никаких просветов в небе я не увидел, – сказал старик. – Напротив…
– Отлично, – сказала Графиня.
При этом слове все глаза обратились к ней. Никто не поверил своим ушам. Впрочем, обменявшись взглядами, десятка два стоявших вокруг нее служащих и посыльных поняли, что не ослышались. Каждый обрел вид равно недоумевающий. Слово было произнесено почти шепотом, но с силой, и слово именно такое: «Отлично!» Они словно подслушали некую ее тайную мысль.
– Начальник Отряда Крупных Спасательных Работ здесь?
– Да, ваша светлость. – Усталый, бородатый мужчина шагнул вперед.
– Пусть ваши люди отдохнут.
– Да, ваша светлость. Им это не помешает.
– Нам всем это не помешает. И что с того? Вода прибывает. Список очередности работ у вас есть?
– Да.
– Рабочие копии у начальников бригад имеются?
– Имеются.
– Через шесть часов вода доберется до наших ног. Через два – разбудить всех. Шансов провести ночь на этом уровне у нас нет. Шахматная Лестница шире остальных. Мой приказ о порядке работ вы получили: скот, туши, зерно и тому подобное – так?
– Разумеется, ваша светлость.
– Котов устроили?
– Для них отведена анфилада из двенадцати Синих Чердаков.
– Угу… ну, тогда… – голос Графини замер.
– Ваша светлость?
– Тогда, милостивые государи, приступим. Наводнение сплотило нас. Не правда ли?
Все поклонились, выражая озадаченное согласие.
– С каждым часом пригодных для жизни помещений остается все меньше. Наводнение гонит нас вверх, верно? – в ограниченное пространство. Так скажите мне, милостивые государи, способны ли изменники жить в воздухе и питаться им? Могут ли они жевать тучи? Или глотать громы и набивать утробы молниями?
Милостивые государи покачали головами и переглянулись.
– Или им по силам жить под водой, как щуке, которую я видела там, внизу, в темноте? Нет. Он ничем не отличается от нас, милостивые государи. Стража, расставлена, как обычно? Кухню охраняют?
– Так точно, ваша светлость.
– Ну и довольно. Мы попусту тратим время. Распорядитесь о двухчасовом сне. Все свободны.
Когда подчиненные разошлись, чтобы разнести по замку приказы Графини, она встала и, подойдя к массивным перилам лестницы, замерла, облокотясь о них. Со времени, когда ей доложили о лодках Резчиков, вода поднялась еще на половину ступеньки. Гертруда стояла, облокотясь, походя на статую, выполненную в величину, гораздо большую натуральной: тяжелые руки ее покоились на перилах, прядь темно-красных волос свисала на пространный бледный лоб, – стояла и смотрела в пролет, на задумавшуюся черную воду.
ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ
Услышав о возвращении Титуса в замок, Графиня сразу призвала сына к себе и выслушала его рассказ о том, как жара одолела его, как он впал в беспамятство и по прошествии неизвестного ему времени очнулся на опушке леса Горменгаст.
Пока Титус излагал эти небылицы, она не спускала с него глаз, но никаких замечаний не делала и только спросила – после долгого молчания, – виделся ли он, вернувшись, с Фуксией.
– Я говорю о твоем возвращении, – добавила она, – поскольку, уходя, ты пребывал в состоянии, не позволявшем узнать кого бы то ни было. Верно?
– Верно, матушка.
– Так виделся ты с ней, когда вернулся, или после того?
– Нет.
– Я распоряжусь, чтобы твой рассказ распространили по замку. В течение часа Резчиков осведомят, что ты потерял память. Ты выбрал для этого неудачное время. Теперь иди.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Дождь лил, не ослабевая, почти две недели, и под воду ушла столь большая часть замка, что пришлось разбить временные лагеря на пригодных для этого крышах – тех, на которые можно было попасть через слуховые окна. Теснота в верхних этажах стояла пугающая.
